Читать интересную книгу Блудное художество - Далия Трускиновская

А что касается фаворита - приезжие из столицы гости рассказывали, что с ним-де государыня и вовсе повенчалась. Архаров по должности знал цену подобным слухам: даже когда называется храм - Самсониевский, что на Выборгской стороне, даже когда известно, кто венцы держал, даже когда единственной спутницей царицы в этой важной поездке называют с чего-то не любезную Брюсшу, так потрудившуюся для пользы господина Потемкина, а всего лишь камерфрау Перекусихину, - все это еще не доказательство. Вот коли предъявят запись в церковной книге - иное дело.

Елизавета Васильевна была сильно недовольна тем, что Варенька вдруг потерялась, нашлась и опять исчезла. Поэтому мысль отправить ее домой под конвоем архаровцев княгине понравилась. Так и сделали.

К огорчению своему, Федька был оставлен во дворце - авось высмотрит своего противника. Клаварош как умел перевязал ему рану - неприятную царапину, и Федька отправился шататься по залам. Но толку из этого не вышло - господ в темных капуцинах и в черных бархатных масках было превеликое множество.

Архаров уселся с Елизаветой Васильевной на канапе. Он не любил этак восседать с дамами - ему казалось нелепым, что колени его прикрыты складками, воланами, широкими рюшами и кружевами их пышных платьев. Однако страшно хотелось знать, как государыня поглядела на девицу Пухову и что при сем сказала.

– Поглядела без особой нежности. Я же ее представила ее величеству как воспитанницу княжны Шестуновой, не Бог весть сколь почтенное звание. Да и представила как бы ненароком - словно бы не знала, что ее величеству угодно было видеть Вареньку.

– И что же?

– Изволили спросить, просватана ли и есть ли жених на примете.

– И что?

– Тут моя голубушка и брякни - жених скончался! Я уж испугалась - сейчас пойдет про обитель чушь нести! Однако государыня чувствительна, и это оказалось весьма кстати - Брюсша тут же вмешалась. Нехорошо, говорит, в маскараде о печальном толковать, надобно веселиться! Умница Брюсша, выручила. Государыня тогда спросила, помнит ли Варенька родителей своих.

– И что же?

– Варенька сказала - жила-де лет до шести или семи в деревне у старичков, звала их бабушкой и дедушкой, потом привезли ее в Санкт-Петербург, определили в воспитательное заведение для благородных девиц, его теперь все повадились Смольным институтом называть, но там у нее открылась легочная болезнь, и потому как-то вышло, что ее взяла на воспитание княжна Шестунова.

– То бишь, чистую правду ответила.

– Что про себя знала - то и доложила.

– И ничего более, ваше сиятельство?

– Государыня благосклонно отозвалась о Варенькиной броши, ну да это вам не любопытно.

– Мне все любопытно. Должность у меня такая.

Княгиня усмехнулась - менее всего был похож насупленный Архаров на петиметра, который без ума от дорогих побрякушек.

– Брошь замечательная и дорогая. Имеет вид большого букета из лилий - вершка два в высоту, не менее. Сколько живу - отродясь не видала голубого жемчуга.

– Голубого?

– Да, Николай Петрович. Серебряные лилии выложены жемчугом и гарнированы маленькими бриллиантами. А один ряд жемчужин - голубых с прозеленью. Некрупные, да цены им нет. Варенька перед тем, как быть представленной, сняла свой капуцин и брошь сделалась видна. Государыня изволила хвалить и спрашивала, откуда такая редкость. Варенька отвечала - прислана-де из столицы неким покровителем, а имени она не знает. Государыня велела беречь такую редкость и отпустила ее - велела идти в залы, танцевать и веселиться.

И оба они, княгиня и обер-полицмейстер, замолчали. Архарову страх как хотелось спросить - подметила ли Елизавета Васильевна по лицу государыни, что та обнаружила во внешности Вареньки некое важное сходство. Но княгине было бы нечего ответить на этот вопрос - она действительно не заметила ничего судьбоносного и рокового. Вернее всего, что государыня, готовая к встрече, сумела сохранить благопристойную приветливость и невозмутимость. Это ее умение уже было всем европейским дипломатам известно.

И эти голубоватые приметные жемчуга… Она их признала, сомнений нет, она видала эту брошь. А где и когда - неведомо. Не вызывать же царицу для допроса в полицейскую контору.

Маскарад продолжался, продолжалась и игра. Княгиню и Архарова позвали за карточный стол - там составлялась партия в тресет. Пришлось идти.

Домой обер-полицмейстер прибыл в шестом часу утра, измученный беспредельно - он самолично убедился, что клюющие носом канцеляристы исправно записали десять последних гостей, покинувших маскарад. Утром сия важная бумага должна была лечь на уборный столик государыни - Екатерину такие сведения очень развлекали. Сама она покинула праздник довольно рано, еще до полуночи, и ушла в свою спальню, куда шум почти не доносился. Фаворит отстал от нее на полчаса, не более, и то - ему принесли и передали маленькую, в две строки, записочку. Никому и в голову не пришло заглянуть через плечо и удостовериться, чей это почерк.

Вместе с обер-полицмейстером в особняк приехали хоть малость подремать Федька и Клаварош.

Сонный Никодимка раздевал Архарова, кляня подобные светские увеселения, Архаров же ничего не мог с собой поделать - мысли бодрствовали, клубились, одна цеплялась за другую, и вереница их неслась, таща за собой обер-полицмейстера, в какие-то сложные лабиринты, уже на три четверти в пространстве сна.

Шулер с нерусской внешностью проник на маскарад, куда пригласили дворянство и несколько десятков именитых купцов. Как проник - непонятно, для чего - неведомо. В карты, что ли, вздумал он сыграть с господином Потемкиным? Так за карточными столами знати все друг другу известны. Прокрался и исчез, как черт…

Вернее всего, что в маскарадной суете ему была назначена важная встреча. А с кем? Архаров оттолкнул Никодимку, норовящего уложить господские ножки на постель, и сам закинул их на льняную простыню, откинулся, вытянулся, ощутил блаженство. Статочно, что черт искал кого-то из свиты государыни, иначе для чего бы назначать рандеву в дворцовых покоях? Коли не он сам в свиту затесался…

Архаров принялся вспоминать - вроде, почти всех, кто приехал с царицей в Москву, он видел и узнал бы в лицо… хотя кому придет в голову разглядывать лица дворни? Нет, вряд ли, что шулер прибыл в обозе государыни, а потом переоделся в богатый кафтал и пошел плясать на маскараде, хотя с этих разбойников станется… для такого кундштюков надобна бесовская ловкость…

Черт?…

Время от времени на Москве случались неприятности с нечистой силой, после которых на стол к обер-полицмейстеру ложились «явочные». В одном доме бес повадился вещами кидаться, вплоть до чугунных утюгов, виновника так и не сыскали. В другом из запертой комнаты деньги пропали - тоже на чертей хозяева грешили, но там все оказалось куда проще… Протрезвевший извозчик, потеряв бричку с лошадью, клялся, что черт его по Козьему болоту таскал… А был и еще какой-то черт не так давно, был, Федька о нем толковал… и еще…

Сон запустил в явь свои длинные туманные щупальца, как баба пальцы в вязкое тесто, явилось несколько лиц, претендующих на дьявольскую сущность, и доводы их были безупречны по особой сложной логике сна. Архаров вдруг осознал это и, несмотря на усталость, стал из теста выкарабкиваться.

Тут-то и вспомнился черт с оплеухами!

Явственно вспомнился - два спятивших мужика о нем толковали, и это были крепостные… дай Бог памяти, чьи?… Черт гонял их оплеухами, а потом улетел. Возник же он… точно, он возник возле Брокдорфа, треклятого голштинца. Год назад, чуть поболее. И был загадочным образом связан с заговорщиками.

Приказав себе не забыть о нем, Архаров наконец позволил не только телу, но и душе расслабиться. Зевнул и уснул.

Проснувшись в девятом часу, он первым делом послал за Шварцем. Он знал, что немец любит вставать рано и идет на службу не прямиком, как шел бы всякий торопящийся человек с Никольской на Лубянку, а медленно, сворачивая в переулки, порой вообще забредая в торговые ряды - за пряниками. Но к этому времени Шварц уже наверняка дошел до Рязанского подворья, выслушал новости и занялся подвальными делами.

Никодимка, выслушав приказание, пообещал, что тут же отправит за немцем конюшонка Павлушку, и спросил, угодно ли их милостям Николаям Петровичам допустить до себя Орехова с Арсеньевым.

– Какой еще Орехов?

– С ваших милостей дозволения, Ваня Носатый.

– Он что, у меня тут?

– Ночью явились, добычу приволокли. Ждали наверху, ждали, видать, заснули, потому что не шумят.

– Поди за Ваней. И кофею мне изготовь крепчайшего! А что господа Тучков и Лопухин?

– Их милости до полусмерти в машкерадах уплясаться изволили! Спят, голубчики сердечные, и хорошо коли к обеду проснуться соблаговолят. Спиридон сейчас их башмачки чистить хотел, так чуть не плачет - впору, говорит, выбрасывать, до того уплясались!