— Эйлуорд, как ты?
— Уже получше, сквайр, много лучше. Но в жизни больше не прикоснусь к воде! Бедняга Дикон не выдержал холода. И Стивен тоже. Озноб их прикончил. А я промерз до костей. Дай я обопрусь на твою руку и доберусь до огня разогреть застывшую кровь, чтобы она опять заструилась по моим жилам.
Странная это была картина! Двадцать голых мужчин скорчились полукругом перед огнем и тянули к нему дрожащие руки. Первыми оттаяли их языки, и они излили историю своих страданий, перемежая ее молитвами и благодарностями всем святым за счастливое избавление. За все время здесь им ни разу не дали никакой еды. Мясник приказал им выйти на стену с его солдатами и стрелять в своих товарищей. Они отказались, и он отобрал троих для казни.
Остальных сволокли в этот подвал, куда за ними, ухмыляясь, последовал и Мясник. Он задал каждому только один вопрос: горяч он по натуре или хладнокровен. Их били, пока они не дали ответа. Трое сказали, что они хладнокровны, и были обречены на пытку огнем. Остальных, признавшихся в горячности нрава, посадили в бочки с водой. Каждые несколько часов этот дьявол в человечьем обличье спускался в подвал полюбоваться их муками и спрашивал, не готовы ли они поступить к нему на службу. Трое согласились, и их увели. Но остальные устояли, двое — ценой жизни.
Вот что услышали Найджел и два его товарища, пока с нетерпением ожидали Ноллеса с отрядом. Много раз они с тревогой оглядывались на темный вход в туннель, но из его глубин не доносился звон оружия, во мраке не мерцал ни единый огонек.
Внезапно их слух поразили громкие размеренные звуки — металлический лязг, становившийся все громче. Тяжелые медленные шаги рыцаря в полном вооружении. Бедняги у огня, обессилевшие от голода и страданий, сбились в кучу. Глаза на осунувшихся, измученных лицах с ужасом вперились в дверь.
. — Это он! — зашептали они. — Сам Мясник.
Найджел бросился к двери и напряженно прислушался. Только эти шаги и никаких других. Тогда он бесшумно повернул ключ в замке. И тотчас за дверью словно взревел бык:
— Ив! Бертран! Вы что, не слышите, что я иду, проклятые пьяницы? Вот поостудите головы в бочках, подлые бездельники! Открывайте, псы! Открывайте, кому говорят!
Он опустил щеколду, ударом ноги распахнул дверь и двинулся вперед. Затем встал как вкопанный, точно статуя из тускло-желтого металла, и уставился на пустые бочки, на кучу голых людей. Затем с львиным рыком повернулся, но дверь у него за спиной уже захлопнулась, и перед собой он увидел напрягшуюся фигуру Черного Саймона, на угрюмом лице которого играла сардоническая улыбка.
Мясник беспомощно посмотрел по сторонам — при нем не было никакого оружия, кроме кинжала. И тут его взгляд упал на алые розы Найджела.
— Ты благородной крови и носишь герб! — крикнул он. — Я сдаюсь тебе.
— А я не принимаю твоей сдачи, подлый негодяй, — ответил Найджел. — Бери оружие и защищайся! Саймон, дай ему свой меч.
— Нет, я еще в здравом уме, — сердито ответил воин. — Зачем же я дам осе жало?
— Дай ему меч, говорю тебе! Я не могу убить безоружного.
— Зато я могу! — крикнул подкравшийся к ним Эйлуорд. — Вперед, ребята! Не он ли научил нас, как подогревают холодную кровь?
Они набросились на него, как стая волков, и под натиском десятка обнаженных, обезумевших от ярости людей он с грохотом повалился на пол. Тщетно Найджел пытался оттащить их. Пытки и голод довели их до исступления, глаза у них горели бешенством, волосы вздыбились, зубы скрежетали. Мертвой хваткой вцепившись в воющего, рвущегося из их рук человека, они с грохотом и лязгом поволокли его за ноги к очагу и толкнули в огонь.
Металлическая фигура выкатилась на пол и приподнялась на колени, но ее тотчас опрокинули в бушующее пламя. Найджел вздрогнул и отвел глаза. Недавние пленники Мясника радостно вопили, били в ладоши и пинали его ногами, пока броня не раскалилась докрасна, а тогда пустились в пляс у очага.
Тут наконец явилась подмога. В туннеле замелькали факелы, зазвенело оружие. Подвал заполнили жандармы, а сверху донеслись крики и шум ложного штурма ворот. Во главе с Ноллесом и Найджелом жандармы незамедлительно овладели внутренним двором. Захваченные врасплох с тыла, защитники ворот побросали оружие, прося пощады. Внутренние ворота были распахнуты, и в них ворвались участники ложного штурма, за которыми в замок хлынули сотни разъяренных крестьян. Некоторые разбойники погибли с оружием в руках, но остальные были безжалостно перебиты, когда сдались. В живых не осталось ни единого, так как Ноллес дал клятву никого не щадить. Уже занималась заря, когда нагнали и прикончили последнего пособника Мясника. Замок оглашали крики и вопли солдат, с их голосами смешивался треск взламываемых дверей, за которыми в кладовых и потайных комнатах хранилось награбленное за одиннадцать лет — золото и драгоценные камни, атлас и бархат, золотая и серебряная посуда, пышные гобелены. Все это теперь принадлежало победителям, и в общей толчее каждый хватал что попадало под руку.
Поиски добычи возглавляли спасенные лучники, уже одетые и накормленные. Найджел, который стоял, опираясь на меч, возле арки больших ворот, увидел, что к нему, пошатываясь, бредет Эйлуорд с двумя узлами под правой и левой рукой, с третьим на спине и небольшим свертком в зубах. Поравнявшись со своим молодым господином, он на минуту сложил тяжелую ношу.
— Клянусь моими десятью пальцами, до чего же я рад, что отправился на войну! Лучше жизни и пожелать нельзя! — объявил он. — Тут у меня подарки всем тилфордским девушкам, а отцу больше никогда уж не надо будет дрожать перед уэверлийским ключарем. Ну а ты-то, сквайр Лоринг? Куда же это годится? Мы собираем жатву, а ты, кто засеял поле, уходишь с пустыми руками? Возьми-ка все это, благородный сэр, а я вернусь и поищу для себя еще.
Найджел улыбнулся и покачал головой.
— Твое заветное желание сбылось, а может быть, и мое, — ответил он.
Мгновение спустя к нему с протянутой рукой подошел Ноллес.
— Прошу у тебя прощения, Найджел, — сказал он. — В гневе я наговорил лишнего.
— Нет, благородный сэр. Я был виноват.
— Но тому, что мы сейчас в замке, я обязан тебе. Король узнает об этом. И Чандос тоже. Могу ли я сделать для тебя еще что-нибудь, Найджел, в доказательство моего к тебе сердечного уважения?
Сквайр покраснел от радости.
— Ты ведь пошлешь гонца в Англию с вестью о том, что произошло тут, благородный сэр?
— Как же иначе? Но не говори, Найджел, что ты хочешь быть моим гонцом! Проси чего-нибудь другого, ибо отпустить тебя я не могу.
— Боже упаси! — вскричал Найджел. — Клянусь святым Павлом, было бы трусостью и низостью покинуть тебя, когда впереди еще немало славных дел! Но мне бы хотелось послать с твоим гонцом весть от себя.