Полицейские были уже близко, но Торби, не обращая на них внимания, приладил стремянку под небольшим светящимся табло над входом и полез наверх, держась к патрульным спиной. Его тело было ярко освещено, но лицо и плечи скрылись в тени над верхней строчкой афиши. Одну за другой он принялся снимать буквы, из которых было составлено имя звезды нынешнего представления.
Двое полицейских подошли вплотную и остановились прямо под ним. Торби постарался унять охватившую его дрожь и продолжал трудиться с размеренностью батрака, выполняющего осточертевшую ему работу. Снизу послышался голос тетушки:
— Добрый вечер, сержант!
— Привет, тетушка. Какие байки сегодня травим?
— Вот еще, байки! Я вижу в будущем твоем прелестную юную деву, руки ее прекрасны, как птицы. Дай мне ладонь, может быть, я прочту там ее имя.
— А что скажет моя жена, не знаешь? Нет, сегодня мне не до болтовни, тетушка, — сержант посмотрел на мальчика, меняющего над входом вывеску, и потер подбородок. — Мы ловим отродье старого Баслима. Ты его не видела?
Он еще раз поднял голову, наблюдая за возней наверху, и его зрачки слегка расширились.
— Стала б я тут сидеть, если бы видела!
— М-м-м… — полицейский повернулся к напарнику. — Рой, пошарь-ка в заведении у Туза и не забудь про сортир. А я понаблюдаю за улицей.
— Есть, сержант!
Напарник ушел, и старший полицейский вновь повернулся к предсказательнице.
— Плохи дела, тетушка… Кто бы мог подумать, что Баслим, этот калека, станет шпионить против Саргона?
— И в самом деле, кто? — она наклонилась вперед. — А правда, что он умер от страха прежде, чем его укоротили?
— У него был при себе яд. Старик, видно, заранее знал, что ему грозит. Из норы его вытащили почти мертвым. Вот уж позлился наш капитан.
— Зачем его укорачивали, если он уже помер?
— Ну, ну, ты же знаешь, тетушка: закон есть закон. Вот его и укоротили, хотя мне это тоже не нравится, — сержант вздохнул. — Такие дела. Как подумаю о несчастном парнишке, которому этот старый мошенник задурил голову… А теперь комендант с капитаном ждут не дождутся получить от парня ответы на вопросы, на которые так и не ответил старик.
— Какая им от него польза?
— Да никакой, естественно, — сержант поковырял землю концом дубинки. — Но будь я на месте этого парня и знай, что старик подох, я был бы уже ой как далеко отсюда. Нашел бы какого-нибудь фермера, которой не интересуется городскими делами и нуждается в дешевой рабочей силе. Но раз я не он, то пусть мне этот парень только попадется, от меня так просто не убежишь, уж я его отведу на допрос к капитану.
— Скорее всего, он сейчас зарылся где-нибудь в бобовые грядки и помирает от страха.
— Возможно. Но это все же лучше, чем расхаживать по городу в укороченном виде, — сержант еще раз осмотрел улицу и крикнул:
— Ладно, Рой! Чего ты там застрял?
Прежде чем уйти, он еще раз взглянул на Торби.
— Ну, пока, тетушка. Если увидишь его, кликни нас.
— Разумеется. Хайль Саргон!
— Хайль, хайль…
Полицейский медленно пошел прочь, а Торби продолжал делать вид, будто работает. Он изо всех сил пытался унять нервную дрожь. Из кабаре повалил народ, и тетушка заголосила, суля счастье, удачу и милости фортуны всего лишь за несколько монет. Торби уже собирался спуститься вниз, сложить стремянку, забросить ее в кабаре и смыться, когда в его лодыжку вцепилась чья-то рука.
— Что ты здесь делаешь?
Торби похолодел, но тотчас сообразил, что это всего лишь управляющий, разгневанный тем, что его вывеску разобрали. Не глядя вниз, Торби сказал:
— А что случилось? Вы же сами мне заплатили, чтобы я снял эту афишу.
— Я? Заплатил тебе?
— Ну конечно. Вы сказали мне… — Торби скосил глаза вниз и притворился изумленным и смущенным. — Ой, это были не вы!
— Еще бы! А ну, слезай!
— Не могу! Вы держите меня за ногу!
Человек отпустил Торби и отступил на шаг, чтобы мальчик мог спуститься.
— Не знаю, какой идиот велел тебе… — увидев попавшее в луч света лицо мальчика, он запнулся и закричал:
— Да это же сын того самого нищего!
Торби метнулся в сторону, увернувшись от едва не схватившей его руки. Он лавировал между прохожими, а вслед ему несся вопль:
— Патруль! Патруль! Полиция!
Потом он снова оказался в темном дворе и, подгоняемый адреналином в крови, взлетел вверх по водосточной трубе, словно по ровной дороге. Он остановился, лишь преодолев добрую дюжину крыш, уселся возле дымохода и, переведя дух, попытался собраться с мыслями.
Итак, отец мертв. Невозможное случилось. Старый Подди не стал бы говорить, не знай он наверняка. И голова отца в эту минуту торчит на колу возле пилона вместе с головами других бедолаг! На миг представив себе это ужасное зрелище, Торби сжался в комок и заплакал.
Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и встал на ноги, вытирая глаза костяшками пальцев.
Папа мертв. Ладно, что же теперь делать?
Во всяком случае, отец сумел избежать допросов. К горечи в душе Торби примешалась гордость. Отец был по-настоящему умным человеком, и, хотя они его поймали, он все же напоследок посмеялся над ними.
И все-таки, как же теперь быть?
Тетушка Синэм предупредила: надо скрыться. Сержант Подди абсолютно ясно ему посоветовал, чтобы он сматывался из города. Хороший совет. Если Торби не хочет, чтобы его укоротили, надо покинуть город затемно. Отец не хотел бы, чтобы Торби сидел, дожидаясь ищеек: надо действовать быстро и без промедления. К тому же отцу уже ничем не поможешь, он мертв… Эй, постой-ка!
«Когда я умру, ты найдешь человека и передашь ему послание. Я могу положиться на тебя? Ты ничего не забудешь?»
Да, папа! Ты можешь быть уверен: я ничего не забыл, и я передам все слово в слово! Впервые за полтора дня Торби вспомнил, почему он вернулся домой раньше обычного: в порт прибыл корабль «Сизу»; его шкипер был одним из тех людей, которые значились в списке отца. «Первому из тех, кого ты встретишь», — вот что сказал Баслим. Я не потерял голову, папа; я немножко растерялся, но теперь я вспомнил, я сделаю! Я сделаю то, что ты говорил. Вспышка ярости придала Торби силы: это послание наверняка и есть то самое последнее и самое важное дело, которое не успел завершить отец. Ведь они сказали, что он шпион. Ну что ж, он поможет отцу довести дело до конца. Я все сделаю, папа! Мы им еще покажем!
Торби не мучали угрызения совести из-за той «измены», которую он собирался совершить: его привезли сюда как раба, против воли, и он не испытывал никакой преданности Саргону, а Баслим даже и не пытался ему внушить этого чувства. И вообще самым сильным из всех чувств, которые он питал к Саргону, был суеверный страх, но даже он отступил под натиском яростной жажды мести. Сейчас Торби не боялся ни полиции, ни самого Саргона; он просто хотел избежать встречи с ними, чтобы выполнить последнюю волю Баслима. Ну, а если его поймают, то… он надеялся, что все же успеет сделать все необходимое прежде, чем его укоротят.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});