Читать интересную книгу Прогулки по Парижу. Правый берег - Борис Носик

Если мы пересечем авеню Жюно и двинемся дальше к северу по рю Жирардон, то слева откроется белый особняк конца XVIII века, который носит красивое название Замок Туманов или Дворец Туманов. Это, конечно, никакой не замок – это загородная дача, на которой можно было некогда расслабиться, подурачиться и, вероятно, даже «оттянуться» (то есть это было типичное «фоли»). На Монмартре кроме Замка Туманов была еще дача Сандрин на улице Норвен. В конце XIX века здесь обитала семья знаменитого музыканта, а по соседству работал в своем ателье Ренуар. Нетрудно догадаться, что художники не раз писали этот живописный «замок». По вечерам он и правда выглядит загадочно, а на площади по соседству недавно был установлен бюст молодой красавицы египтянки, сравнительно недавно покончившей с жизнью. Она была певица, и звали ее Далида…

На крошечной романтической площади близ Замка Туманов недавно был установлен бюст красавицы египтянки, парижской певицы, в 44 года добровольно покончившей счеты с жизнью. Она звала себяДалида…

Не только людям, но и кабакам может выпасть счастливая судьба и слава. Как, скажем, этому кабаку «Проворный кролик» с Монмартрского холма.

От Замка Туманов рукой подать до кладбища Сен-Венсан, где покоятся композиторы Онеггер и Ингельбрехт, писатель Марсель Эме, художник Утрилло с женой и писатель Ролан Даржеле, чьим именем названа площадь, прилегающая к кладбищу (писатель был завсегдатаем Монмартра и умер сравнительно недавно). Неподалеку от этой площади, вдоль кладбища тянется улица Ивовых Деревьев (rue des Saules), на которой размещалось в годы довоенной славы Монмартра кабаре «Проворный кролик» (Lapin Agile). Когда-то в этом помещении находилось «Кабаре убийц», но в 1902 году его купил кабареточный певец Аристид Брюан, выступавший в кабаре «Черный кот». Брюан, конечно, отделался от пошлого старого названия кабака и заказал новую вывеску карикатуристу Жилю. Жиль нарисовал кролика (любимое мясо у французов – крольчатина), в последний момент ускользавшего из кастрюли. Так что кабаре стало называться «Кролик Жиля» (Lapin а Gill). Но, глядя на вывеску, завсегдатаи кабаре (как все французы, предпочитающие каламбур всем прочим ухищрениям юмора) переименовали его в «Lapin Agile», звучит так же, но значит «Проворный кролик». Управляться в своем кабаре Брюан поставил папашу Фреде, который бренчал на гитаре и славился своей привязанностью к ослице Лулу. «Весь Париж» знал папашу Фреде, а местные писатели перед войной просто не вылезали из этого кабака, как, впрочем, и художники. Надо сказать, что ослице Лулу суждено было стяжать еще большую славу, чем гитаристу и кабатчику папаше Фреде. Дело в том, что завсегдатай кабаре писатель Ролан Даржеле терпеть не мог всю эту «модерную мазню» Пикассо и его «банды из Бато-Лавуар». В один прекрасный день Даржеле привязал кисть к хвосту ослицы и поставил ей под зад полотно (в присутствии свидетеля). Лулу потрудилась на славу. Ее творение «Солнце садится за берег Адриатики» было выставлено в Салоне независимых. Оно имело бешеный успех и было продано за 400 франков, которые были пожертвованы на сиротский приют. Так развлекался Монмартр…

Аристид Брюан, певший в «Черном коте» о монмартрской гульбе и парижских невзгодах, купил однажды кафе на Монмартре, которое снискало славу под вывеской «Проворный кролик». Тулуз-Лотрек изобразил знаменитого куплетиста в черном плаще и красном шарфе.

Увлекательное занятие – угадывать, из какого уголка планеты явилась на Монмартр очередная группа туристов.

Шарманщики по-прежнему зарабатывают себе на хлеб ручным трудом (крути ручку шарманки, зазывай публику).

Вдоль улицы Ивовых Деревьев и параллельно улице Корто (Cortot) тянется виноградник, разбитый в 1932 году в память о былой монмартрской виноградной (и винодельческой) славе. Как вы заметили, нынешний Монмартр бережет и лелеет свое веселое прошлое, а прошлое в знак благодарности кормит Монмартр, завлекая сюда туристов. (Вы, конечно, не забыли, что самая доходная индустрия в промышленной Франции – индустрия туризма.) В доме № 12 по улице Корто размешается Музей Монмартра. С 1680 года здесь было поместье артистки мольеровской труппы Роз де Розимон. А два столетия спустя здесь обитало множество художников. Рассказывают, что именно в этом саду Ренуар написал свою «Девушку на качелях», что сюда в гости к другу Поля Гогена художнику Эмилю Бернару приходили сам Гоген и сам Ван Гог, Отон Фриес, Рауль Дюфи, Сюзанна Валадон, Утрилло и Пульбо…

Где ж, как не в музейном саду, углубиться нам с вами в историю холма Монмартр, который носил, как полагают, в римские времена название «холм Меркурия» (Mont Mercure). Улица Корто, где мы остановились, упирается в улицу Мон-Сени (rue du Mont- Cenis), no которой пролег путь святого Денисия (Сен-Дени), героя самой главной и одной из самых древних легенд этого холма. Согласно этой более известной в Средние века, чем ныне, легенде, первый парижский евангелист святой Денисий и его спутники Элевферий и Рустик были в III веке схвачены римскими властями за то, что не захотели отречься от Христа. Их держали в заточении и пытали на острове Сите, а потом повели на вершину Монмартрского холма, где стояло святилище Меркурия. На пути к подножию холма им отрубили голову. Святой Денисий поднял свою отрубленную голову, омыл ее в ручье, что протекал на месте нынешней улицы Жирардон, и продолжал свой путь, неся перед собой отсеченную голову, пока не упал замертво. На месте его смерти святая Женевьева соорудила позднее молельню, а еще позднее здесь поднялась прославленная базилика Сен-Дени. На улице Ивон-ле-Так (у нынешнего ее дома № 9) на месте казни святого мученика Игнатий Лойола и шесть его учеников основали в 1534 году Компанию Иисуса (орден иезуитов). Позднее места эти перешли в собственность монашеского ордена, а в XII веке король Людовик VI и Аделаида Савойская основали здесь бенедиктинское аббатство Монмартра. Женский монастырь существовал до самой Революции, которая, как известно, обрушилась на религию с остервенением и беспримерной жестокостью.

У кого нет старой доброй шарманки, тем приходится играть всерьез.

К Монмартру: Сувенирная живопись площади Тертр вряд ли остановит ваше просвещенное внимание, как, впрочем, и могучий купол Сакре-Кёр, но между ними (вглядитесь) старинный храм Св. Петра, и крошечный погост, и века истории…

Роковая улица Ивон- ле-Так, где на месте прежней часовни Мучеников, разрушенной Революцией, в 1887 году была построена новая, выходит на площадь Абес (аббатисы, настоятельницы). На этой площади станция метро «Абес» сохранила очаровательную стеклянную маркизу архитектора Эктора Гимара (таких в Париже сохранилось всего две – здесь и над входом в метро «Порт-Дофин»). В здешней церкви Святого Иоанна- Евангелиста (первой железобетонной церкви Парижа) остался почти неприкосновенным орган великого мастера Кавайе-Коля.

От милой площади Абес (откуда мне никогда не хочется уходить) и от гимаровской маркизы пришло нам время подняться к вершине холма, куда так неудержимо стремятся толпы туристов, – к площади Тертр и базилике Сакре-Кёр. Однако предлагаю все же заглянуть по дороге на уютную площадь Эмиля Гудо, где стоит уже упомянутое нами однажды здание, прозванное Бато-Лавуар (Баржа-Прачечная). (Такие еще попадаются иногда во Франции, да и прачечные на речке Трубеже в городке Переславль-Залесский на них отчасти похожи.) К этому странному длинному бараку (дом № 13) по вечерам добирался из своего ателье на пустыре молодой Модильяни. Барак этот тянул его к себе неудержимо, да он и сам жил в нем одно время, судя по обратному адресу на письмах: площадь Эмиля Гудо… Тянули его в барак царившая здесь атмосфера творчества, новые дружеские связи, интересные разговоры. Жили здесь художники, писатели, актеры, и даже самый краткий перечень имен объяснит, отчего «не зарастет тропа» к этой площади: Гийом Аполлинер, Пабло Пикассо, Хуан Грис, Ван Донген, Мак Орлан, Франсис Карко. Пикассо написал здесь своих «Авиньонских барышень», которых считают «манифестом кубизма». В 1908 году в этом бараке чествовали Анри Руссо – «Таможенника», знаменитый был банкет…

Если одни парижане зарабатывают на хлеб разнообразными движениями, то другим обитателям парижских улиц доход приносит неподвижность. Перемазанные золотой или серебряной краской, они изображают неподвижные статуи в подвижной толпе туристов. На мой взгляд, зрелище весьма грустное.

Модильяни сдружился здесь с художником и поэтом Максом Жакобом – их сблизило увлечение эзотерикой и каббалой. Это Макс Жакоб представил его известному маршану Полю Гийому. Через три года после того, как Модильяни расстался со своей петербургской любовью Анной (Ахматовой-Гумилевой), русский скульптор Цадкин познакомил его с фантастической женщиной, которую хорошо знали на Монмартре. Она называла себя Беатрис Хастингс, писала стихи и прогуливалась с корзиночкой, в которой сидела утка. Модильяни переезжает к Беатрис на улицу Норвен (дом № 13), а Поль Гийом снимает ему ателье на крутой улице Равиньян. Модильяни пишет в ту пору много портретов (Кокто, Диего Риверы, Льва Бакста, Сутина) и еще больше пьет. Его тогдашний друг Чарлз Дуглас рассказывает, как они с Модильяни пьяные читали стихи на Монмартрском кладбище над могилой Гейне. Часто Модильяни напивался и со своим закадычным другом, истинным сыном Монмартра Морисом Утрилло, которого монмартрские «пульботы» дразнили за пристрастие к бутылке Литрилло, а исповедоваться ходил к его матери Сюзанне Валадон, истинной дочери монмартрской богемы. Сюзанна была прачкой, потом акробаткой, потом позировала Пюви де Шаванну, Тулуз-Лотреку и Дега. Последний и посоветовал ей заняться живописью. Ее «ню» и натюрморты имели успех. Восемнадцати лет она родила от кого-то Мориса, который начал пить очень рано, и врач посоветовал ему лечиться живописью. Конечно, он исцелился не скоро, но живопись его тоже имела успех. Сын Монмартра, он стал певцом Монмартра… Может, эта его история вдохновляет бесчисленных живописцев, заполняющих знаменитую площадь Тертр на Монмартре. Одни из них продают картины того стиля, который тут называют «монмартрским», другие предлагают туристам (а чаще туристкам) написать (совсем недорого) портрет на память. Атмосфера вполне рыночно-туристская, и я помню, как во время самой первой моей поездки в Париж красивая москвичка-писательница из нашей туристской группы (Елена Ржевская, которая неизменно присутствовала – молодая, интеллигентная и прекрасная – во фронтовых рассказах моего тестя) сказала, озираясь встревоженно: