не дойдет до драки у этих самых обезьян. Они хватают что попало, по стенам вверх и вниз снуют и, не стесняясь нас нимало, визжат, плюются и жуют. Самцы, детеныши, мамаши, похожесть рук, ушей, грудей, о нет, не дружеские шаржи, а злые шаржи на людей, пародии, карикатуры, сарказм природы, наконец! А вот в отдельной клетке хмурый, огромный обезьян. Самец. И безразличен почему? Как видно, чем-то он обижен в своем решетчатом дому? Ему, как видно, что-то надо? И говорит экскурсовод: – Погибнет. Целую декаду ни грамма пищи не берет. Даем орехи и бананы, кокос даем и ананас, даем конфеты и каштаны – не поднимает даже глаз. – Он, вероятно, болен? Или погода для него не та? – Да нет. С подругой разлучили. Для важных опытов взята. И вот, усилья безполезны…
О зверь, который обречен, твоим характером железным я устыжен и обличен! Ты принимаешь вызов гордо, безкомпромиссен ты в борьбе, и что такое «про» и «контра», совсем не ведомо тебе. И я не вижу ни просвета, но кашу ем и воду пью, читаю по утрам газеты и даже песенки пою. Средь нас не выберешь из тыщи характер твоему под стать: сидеть в углу, отвергнуть пищу и даже глаз не поднимать (Владимир Солоухин).
В зоопарке
Там, где клетки в небо смотрят осторожно,Где орлы от неподвижности немеют,Мальчик вдруг спросил у матери тревожно:– Мама, а орлы летать умеют?!Сергей Островой
Продают корову
У коровы всегда печальные,А сегодня глаза – навзрыд,И сморкаются бабы отчаянно:Так тоскливо скотина глядит.И, припав к теплой шее гладкой, —Ну, родные – ни дать ни взять! —С ней простились соседи. ХозяйкаПеред смертью просила продать.А хозяйке годов… без счета!Ну, чуток – дотянула б до ста!И кормилица с поворотаМашет бабам метелкой хвоста…И ревут вперехват старухи…Ох, некстати ревут, невпопад!А хозяйкины серые рукиНепривычно – спокойно – лежат.Владимир Шурупов
Птичий базар
За церковной оградой базар – не какой-нибудь рынок, а птичий. Благовещенье… Как не пропал в наши дни этот древний обычай! Птицелов неуступчив и зол, от портвейна и солнца багровый. В тесной клетке снегирь и щегол – красногрудый и красноголовый. Получи! Торговаться не стану – не для этого в мире живу. Трешка выпорхнула из кармана, а щегол и снегирь – в синеву! Над заводом и над институтом, в темный лес, к голосистым друзьям, по своим неизвестным маршрутам, по таинственным синим путям… Может, что-то мне в жизни простится, дай-то Бог… Ну, а если и нет, все равно окрыленная птица вольной песенкой встретит рассвет (Станислав Куняев).
Ворона
Наехал на ворону грузовик.Никто не видел номера машины,но видели – изрядного размера.Ну что ворона! Темное пятнона светлой биографии кварталов.На мамонтовых выкладках гудронаи голубей-то мало замечают,по будням с предприятий возвращаясь.Сперва она кричала. (И не так она кричала,как деревья, – криком отчаянным,беззвучным, беззащитным под электропилой), —она кричала, перекрывая дребедень трамваеви карканье моторов. А потом она притихлаи легла у люка железного и мудрыми глазами,и мудрыми вороньими глазамивнимательно смотрела на прохожих.Она – присматривалась к пешеходам.А пешеходы оченьторопилисьдомой,окончив труд на предприятиях.Виктор Соснора, СПб.
Господин директор! Теперь я не сомневаюсь, что вы поддержите мысль об устройстве на месте зоопарка приюта для больных и бездомных животных и птиц. А дети будут помогать их выхаживать. И это будет хорошо и для несчастных животных, и для самих детей, Слово за вами.
Жандарм, тюремщик и палач,Я чуял близкое отмщенье.И узников протяжный плачВ ушах стоял все воскресенье.Вадим Рабинович
Одна из всех, одна на всех
Встретил знакомого, а у него лицо чернее тучи. Парень хороший, приехал в Питер из бывшей восточной республики, привез сестренку чуть младше, ни родственников, ни знакомых. Но оказался цепким, сначала прирабатывал, купил на привезенные деньжата квартирку, а потом и вовсе нашел работу по специальности и, можно сказать, прижился – получил питерскую прописку и пошел по жизни двигать ее широким плечом.
С сестренкой все оказалось сложнее; она мечтала стать филологом, к этому готовилась, и способности позволяли – на ее бывшей родине. У нас, вы знаете, конкурс на филфак огромный, да блат нужен, да и деньги не помешают. Одним словом, три раза Аня проваливалась на вступительных, а на четвертый и сдавать не пошла. Брату сказала, что подыскала фирму, где требуется хотя бы минимальное знание языка. Платили там, судя по всему, хорошо, Аня приоделась, появились подруги, квартирку обставили. Одно только смущало брата – частые отлучки сестры по ночам: мол, специфика работы требует. А еще позднее он узнал, что должность ее называется «эскорт-гёрл», а если без выкрутасов, то Аня работала проституткой. Удар для парня был сильный: они жили без отца, и, по сути, брат поднимал ее на ноги. К тому же у Ани появился гигантский долг, отдать который он не мог при всем желании; она же только твердила – отработаю.
Провинциалка
Провинциалка. Приехала в Питер. Билась как рыба. Уж не было сил. Лауреат один слезы ей вытер, из безнадежной беды воскресил. Было накурено. Было угарно. Было тревожно. Но это – сперва. На волосатую грудь благодарно, будто на плаху, легла голова… Но накатила суровая осень, сад и Неву запуржила метель, лауреат ее, дурочку, бросил, нечего делать – пошла на панель. Не обижает родная эпоха, всюду партнеры, дружки, кореша, не издеваются, платят неплохо, только болит по былому душа. Носит иконку она в ридикюле, Бога боится, но это пройдет. А в Капитолово мамка-мамуля дочку свою непутевую ждет, пишет, что бывший жених ее, Ваня, шлет ей привет и пока не женат, но соловьи за рекою в тумане что-то теперь не поют серенад (Иван Стремяков, СПб.).
Не понимая ни бельмеса,Как навсегда, как в первый раз,Она по лиственному лесу,Одна, не поднимая глаз,Идет, красива и печальна,Одна на всех, одна-одна,Беременна, провинциальна,Неосмотрительна, бедна.Не знает зверь, не помнит птицаПрогулок близких легкий грех.Одни кусты глядят, как лица:Одна из всех, одна на всех.Чужие дачи стали станом.Сады в предчувствии зимы,А ей не кажутся обманомКостров сентябрьские дымы.И воли нет в ее покое:Кто б ни позвал, она к нему:Ей скучно знать, что он такое,Ей чуждо слово «почему».Иван Макаров, Москва
Ему нужно было выговориться, помочь я не мог, фальшивое сочувствие не высказывал, спросил только – колется? Но до этого, кажется, не дошло. Выйти бы замуж, да за кого? Уехать в дальние страны к богатому? Не приглашают, Да видели ее на одной из питерских трасс. Какая уж тут фирма…
Проклятые выродки! Такую страну, таких людей разорили, душу вытравили, манили свободой и демократией, Выманили… И не исправить ничего, даже во весь голос не крикнуть: «Братья! Да мы же в пропасть летим бездонную!» Нет, не остановить, не зацепиться, ни