— В госпиталь иду.
— К мужу?
— Нет.
— Сын ранен?
— Чужие сыновья.
— Счастливого пути, мамаша. Спасибо тебе!
В Цахком приехали из военкомата и мобилизовали еще шесть человек. Велели собираться и Джамботу: «Через час быть готовым!»
Жена уложила ему пару белья, вязаные носки, три лепешки, тяжелый круг сыра, полкурдюка, бутылку с аракой да завернула соль в тряпицу.
Она стояла у выхода, сложив руки на груди под шалью, и с тоской смотрела на него. Ей хотелось разрыдаться, но не было слез, и она лишь горестно вздыхала. Муж сидел у очага перед треногим столиком и, покончив с едой, сжал руки в кулаки.
За порогом мычал теленок, чем-то были вспугнуты ягнята.
Наконец, Джамбот поднялся, спросил у жены один коробок спичек и вдруг резко выкрикнул:
— Принеси все спички и положи в хордзен побольше соли.
Он забегал взад-вперед, а жена оставалась на месте.
— В горы уйду! — произнес он.
Остановившись возле нее, вытащил кинжал, снова вложил в ножны:
— Не дождутся они меня в армию!
— А дети! — ужаснулась Разенка.
— Что дети? Кушать нечего? Дети. Ха! Разве я их кормлю с ложечки? Какая им разница, куда я уйду?
— Позора не боишься!
В эту минуту муж был ненавистен ей. Если до сих пор Разенка боялась одного его взгляда, то теперь готова была бросить ему в лицо все, что думала о нем.
— Молчи! Ты хочешь, чтобы я отправился воевать? Пошел на фронт? А если немцы придут в Цахком? Спалят мой дом!
— Не смей! Остановись! Побойся бога, — Разенка шагнула к мужу.
— Уйди, дура! Не твое дело.
— Мое. Всю жизнь молчала. Не могу больше! Подумай о детях, — несчастная женщина обхватила его ноги.
— Уйди, рожденная от собаки.
— Не пущу, — голосила жена.
— Убью!
— Прокляну тебя. Ох-хо…
— У-у, безумная.
— Повешусь… на нихасе. Дочь на фронте, Асланбек…
И тут Джамбота затрясло. Залина! Асланбек! На фронте его дети. Дочь поехала к нему. Они… Нет, нет, он найдет Асланбека, он помешает, он все расскажет… Успеть бы… Брат и сестра… Его дети, в них одна кровь… Его кровь. Как хорошо, что он узнал его адрес. Полевая почта… Найдет.
В безумной ярости Джамбот ударил жену кулаком в открытое лицо. Но Разенка не застонала, только выкрикнула:
— Бей! Еще…
С улицы позвали:
— О Джамбот!
Разжались руки Разенки, и он выругался:
— Подожди, сука, вернусь.
На улице толпились аульцы.
— Да сохранит вас всех бог! — пожелал Дзаге.
Ждали бригадира и представителя военкомата.
— Увидите наших, передайте приветы, — произнес Муртуз.
Пришли Тасо и лейтенант.
На следующее утро хватились Дунетхан. Не было ее на проводах аульцев в армию, не дымит очаг, скотина осталась во дворе…
Заглянула в дом соседка: никого. Подняла тревогу, голосила, пока не сбежались люди. В ауле сбились с ног в поисках Дунетхан. Искали в горах, рискуя жизнью, спускались в пропасть, спрашивали в других аулах, но так и не удалось узнать что-либо о ней. Пропала и все!
3
Вернувшись с передовой, генерал-майор Хетагуров озабоченно ходил по просторной избе, потирая озябшие руки. Два красноармейца всю ночь топили печь, и все же из полутемных углов тянуло сыростью. Нездоровилось, разболелась голова. Со вчерашнего вечера чувствовал недомогание, вялость, то бросало в жар, то знобило. Пожалел, что не послал сразу за врачом, а теперь, пожалуй, пилюли не помогут, а на ногах надо держаться.
К возвращению ординарец приготовил завтрак, раздобыл к чаю банку сгущенного молока и пачку галет. Как только это удалось? Клонило ко сну. Чтобы взбодрить себя, вышагивал по избе, кутаясь в полушубок, яростно тер виски и беспрестанно курил. Знай жена, как он много курит, наверное, пришла бы в ужас. «Эх, Валюша, родная моя, скоро ли увидимся и увидимся ли?» — генерал склонился над картой.
На основе оперативных донесений, данных разведки, показаний пленных и предупреждений командования фронтом, начальник штаба армии, командующий левофланговой группой войск Хетагуров пришел к твердому убеждению, что немцы предпримут новое наступление на левом фланге армии, и готовился к нему. Все дни он неотступно размышлял над тем, как с наименьшими потерями противостоять на своем участке нацелившемуся на Москву противнику.
Штаб работал напряженно. Операторы день и ночь лазили по передовой, участвовали в допросах пленных, уходили с разведчиками за линию фронта: спешили до деталей раскрыть замысел немецкого командования против своей армии, чтобы на месте предполагаемого прорыва успеть сконцентрировать силы за счет перегруппировки потрепанных в боях частей. На помощь Ставки и фронта Хетагуров сейчас не рассчитывал: все, что могли, дали.
У командующего фронтом не было резервов, да и Ставка не могла быть щедрой. Генерал знал, что свежие силы подтягиваются из глубинных районов страны для пополнения армий центра Западного фронта, грудью закрывших кратчайший путь к Москве.
Начальник штаба, в какой уже раз, взвешивал все «за» и «против», понимая, что, хотя враг и утратил свои наступательные возможности, все же предстоящие бои за Москву будут решающими и ожесточенными, а у него всего один танк. Отсутствие техники, конечно, восполнится героизмом бойцов, но потери в войсках неминуемы. А он обязан сделать все, чтобы и бой не проиграть и сохранить для будущего общего контрнаступления под Москвой (должно же оно быть!) обстрелянные в боях войска.
Открылась дверь, и в избе бесшумно появился майор, начальник разведки армии. Он и начальник оперативного отдела, ближайшие помощники генерала, входили к нему без доклада.
— Товарищ генерал, разведчики выполнили боевое задание: доставили пленного солдата, — доложил майор.
— На чьем участке его взяли? — не сразу отвлекся от своих мыслей Хетагуров, передвинул линейку на столе.
Майор в любое время суток, в самой сложной боевой обстановке знал о противнике самое необходимое. Генерал старался уберечь майора и не разрешал ему ходить на передовую. Но однажды он отправился в разведку через линию фронта, и генерал не в силах был удержать его: надо было вывести из окружения большую группу тяжелораненых.
— Отличились разведчики Чанчибадзе.
— Допросили пленного?
— Пытались.
— Что это значит? — генерал вскинул голову.
— Он пьян, — майор ухмыльнулся.
— Вот как. Это интересно.
— Сначала мычал, а сейчас угрожает, требует немедленно доставить его в свою часть.
— Дайте мне взглянуть на него.
Генерал уперся руками в край стола.
Открылась дверь, и рослый, атлетического сложения, тепло одетый пленный вошел, вызывающе осмотрелся.
Пленного слегка подтолкнул в спину майор, и он дернул плечом.
Майор еще раз усмехнулся.
— Пройдите, пожалуйста, вперед, — повысил он голос.
Майор говорил на немецком языке, и генерал лишь догадывался, о чем.
Солдат, однако, не сдвинулся с места. Сложив руки на груди, он смотрел на Хетагурова исподлобья, но когда понял, что перед ним генерал, — щелкнул каблуками, вытянулся в струнку.
— Какой части? — тихо спросил генерал.
Майор перевел, пленный упорно сжал губы, показывая своим видом, что не желает разговаривать.
— Отвечайте, — сказал майор, не повышая голоса.
Пленный продолжал молчать.
— Это может стоить вам жизни.
Солдат окинул майора взглядом.
— Что бы вы хотели сказать перед расстрелом? — спросил майор и сжал кулаки за спиной.
Он старался ничем не выдать своей смертельной усталости и желания ударить солдата левой рукой снизу вверх, в широкий с ямочкой подбородок. Это был его коронный удар на ринге.
— На вашем месте, господин майор, самое благоразумное — вернуть мне оружие, прихватить штабные документы и следовать за мной!
— Куда?
— Сдаться на милость командира танковой дивизии, — запальчиво произнес пленный.