Именно это положение является основным, хотя и не единственным, аргументом марксизма, направленным против капитализма и в защиту социализма. В полном развитии общественного характера производственного процесса марксисты видят главное историческое условие построения социализма. Без этого условия оно невозможно. Ибо попытки ввести общественный контроль на производстве, которое по своей сути не является общественным, столь же нелепы и бессмысленны, сколь и попытки сохранить частный или отраслевой контроль над производственным процессом, имеющим общественный характер.
Как и в любой слаборазвитой стране, в России эта основная предпосылка отсутствовала. Сельскохозяйственное производство, в котором было занято три четверти самодеятельного населения, было распылено между 23—24 млн. мелких хозяйств и зависело от стихийно складывающихся цен на рынке. Национализированная промышленность составляла ничтожную часть отсталого, подверженного стихии рынка. А это означает, что в России не существовало еще одного важного условия для построения социализма – изобилия товаров и услуг, которые необходимы, чтобы – на высоком уровне развития общества – удовлетворять потребности членов этого общества на достаточно равной основе. Ведь совсем недавно промышленность России не производила даже товаров, без которых современное общество не может нормально функционировать. Однако социализм не может основываться на нужде и бедности. Перед ними бессильны все благие устремления. Нехватка товаров неизбежно порождает неравенство. Когда пищи, одежды и жилья не хватает на всех, какое-то меньшинство стремится захватить как можно больше, остальные же испытывают голод, одеты в лохмотья и живут в трущобах. Все это должно было произойти в России.
Кроме того, начинать приходилось в условиях полного развала. После стольких лет мировой войны, войны гражданской и иностранной интервенции немногочисленные промышленные предприятия России оказались разрушенными. Машинное оборудование было изношено, фонды исчерпаны. Экономически страна была отброшена на полвека назад. В городах на растопку шла мебель. После неурожаев десятки миллионов крестьян бродили по стране в поисках пищи. Те несколько миллионов рабочих, которые в 1917 году вышли на баррикады, рассеялись по стране и уже не представляли собой сплоченной социальной силы. Наиболее смелые погибли в гражданскую войну; многие заняли посты в новом правительстве, армии и полиции; большое число людей покинуло города, где царил голод, а те немногие, что остались там, больше занимались мелкой торговлей, чем работали, влились в ряды деклассированных элементов, и в конце концов их поглотил «черный рынок». Вот в таких обстоятельствах большевики в начале 20-х годов приступили к созданию новых политических структур и упрочению власти. В своей работе они не могли опереться на тот класс, авангардом которого они себя считали, тот самый класс, который, как предполагалось, станет хозяином в новом государстве, основой новой демократии, главным проводником идей социализма. Этот класс и физически, и политически сошел со сцены. Таким образом, если буржуазная революция, несмотря на голод в стране, сохранилась в ощутимых реальностях жизни на селе, то социалистическая революция была подобна бестелесному призраку.
Именно здесь лежат подлинные истоки так называемого бюрократического вырождения режима. В существовавших условиях лозунги «диктатура пролетариата», «советская демократия», «рабочий контроль над производством» были почти пустым звуком, поскольку были лишены какого-либо содержания. Идея советской демократии в том виде, в котором толковали ее Ленин, Троцкий, Бухарин, предполагает наличие активного, постоянно находящегося в состоянии бдительной готовности рабочего класса, противостоящего не только старому режиму, но и новой бюрократии, которая могла бы злоупотребить властью или узурпировать ее. Поскольку подобного рабочего класса как такового не существовало, большевики решили действовать в качестве его временных представителей или доверенных лиц до тех пор, пока жизнь не войдет в нормальное русло и не появится новый рабочий класс. До тех пор они считали своей обязанностью осуществлять «пролетарскую диктатуру» от имени несуществующего, или почти несуществующего, пролетариата. Отсюда происходят диктатура бюрократии, неограниченная власть и злоупотребления властью. Нельзя сказать, что большевики не понимали этой опасности. Едва ли для них явилось бы откровением высказывание лорда Актона относительно власти[6]. Думаю, они бы согласились с ним. Более того, они понимали то, чего не понимали ни лорд Актон, ни его ученики, а именно что владение собственностью тоже есть власть, сконцентрированная в определенных руках, и что почти монополистическое владение собственностью, сосредоточенное в крупных корпорациях, дает им абсолютную власть, которая становится особенно эффективной, когда облечена в формы парламентской демократии. Большевики также хорошо осознавали всю опасность власти в послекапиталистический период – не случайно они мечтали об отмирании государства. По крайней мере, я не знаю книги, в которой бы давался более глубокий анализ злоупотребления властью, чем ленинская «Государство и революция» (хотя она и написана несколько наукообразно и догматически). Это трагический момент в истории большевизма: глубокое и острое осознание этой опасности не спасло большевиков, и, несмотря на их резко отрицательное отношение к коррупции, они все-таки пали ее жертвой.
Как у любой революционной партии, у них не было иного выхода, иначе им бы пришлось отказаться от власти, передав ее фактически тем противникам, которых они только что победили в гражданской войне. Это могли сделать только святые или дураки: большевики не относились ни к тем, ни к другим. Неожиданно они оказались примерно в том же положении, в каком каждый раз оказывались в XIX веке декабристы, народники и народовольцы, то есть в положении революционной элиты, за которой не стоял революционный класс. Однако эта элитарная группа составляла теперь правительство, удерживавшее осажденный форт, который она с трудом удержала, но который еще предстояло защитить, восстановить из руин и превратить в основу нового общественного порядка. Едва ли можно осуществлять власть в осажденном форте демократическим путем. Победители в гражданской войне редко могут себе позволить предоставить свободу слова и организации побежденным, особенно если последних поддерживают сильные иностранные государства. Обычно в результате гражданской войны победители приобретают монопольную власть. Однопартийная система правления стала для большевиков неизбежной необходимостью. В этом заключалось их собственное спасение и, без сомнения, спасение революции. Все это было не заранее спланированной акцией, а временной необходимой мерой, и шли они на нее не без опасений. Установление однопартийной системы противоречило взглядам логическим построениям и идеям Ленина, Троцкого, Каменева, Бухарина, Луначарского, Рыкова и многих других. Однако возобладала логика событий Она отмела их идеи и колебания. Временно необходимая мера стала нормой. Однопартийная система приобрела постоянный характер и стала развиваться по своим собственным законам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});