верно.
Но когда он повернулся лицом к двери, когда всё, что она могла видеть, была его спина, страх внезапно сжал её болезненными когтями.
— Элиас, подожди.
Он оглянулся через плечо, снова нахмурив брови, но на этот раз она не смогла до них дотянуться.
— Что?
Сорен с трудом сглотнула. Это было неразумно. На самом деле это даже не было простительно. Но она всё равно сказала:
— Останься здесь. Только на сегодня, хорошо?
Его горло дернулось.
— Сорен, это не…
— Пожалуйста, — слово вырвалось из неё, как разбитая глиняная посуда. — Я не хочу быть одна, если я снова забуду, хорошо? Пожалуйста.
Ей не нужно было просить снова. Десять минут спустя Элиас сбросил свою форму в углу, оставив только нижнее бельё, а она переоделась в пижаму длиной чуть ниже колен — не нужно больше мучить его сегодня ночью. И со знакомым звуком ночных молитв Элиаса в её ушах, с его сердцебиением, бьющимся в ровном ритме о её щёку, и с его рукой на её волосах, она спала лучше, чем с тех пор, как Каллиас увидел её на этом проклятом поле битвы. До того, как ей дали другое имя, другую семью, другую жизнь. Когда она убила бы этих королевских особ на месте, вместо того чтобы предпочесть их прибежище рукам своего боевого товарища.
Она была в такой ужасной, ужасной беде.
Но это была проблема, с которой ей придётся столкнуться утром.
ГЛАВА 39
ФИНН
Финн в ту ночь не сомкнул глаз.
Голос Солейл эхом отдавался в его голове снова, и снова, и снова. Воспоминание о её испуганном крике пронёсшимся по бальному залу и пробудившем в нём что-то первобытное, о существовании которого он ещё не знал, что-то, что никогда не проигнорировало бы, когда его младшая сестра нуждалась в нём.
Это продолжалось недолго… даже близко недостаточно долго. Но она звала его; когда Кэл был рядом, когда Эли был рядом, она звала его. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, свирепыми и испуганными, руки тянулись к нему… и он узнал её. Мгновенно.
Солейл.
В течение двух часов Солейл снова была жива. Его сестра была прямо там, её руки обнимали его, её голос умолял его остаться, честно сказать ей, все ли они в безопасности.
Он думал, что похоронил это горе, задушил его в стольких слоях схем, лжи и игр, что оно задохнулось, что оно ничего не могло сделать больше, кроме как время от времени поднимать свою уродливую голову, чтобы напомнить ему, что чего-то не хватает, чего он никогда не сможет заменить.
Он никогда не был таким, таким неправильным. Потому что это горе вернулось, закралось в его груди, погружая когтистые лапы в самую сердцевину его существа до тех пор, пока он не истёк кровью. И когда он больше не мог выносить боль, он скатился с кровати и побрёл в соседнюю комнату, такой усталый, что даже не подумал постучать.
Но зрелище внутри привело его в чувство. Быстро.
Солейл была в отключке на своей кровати, лежа на боку, остатки туши размазаны под глазами и вокруг них, волосы в беспорядке. Её рот был приоткрыт, в уголке немного слюны. А рядом с ней, обняв её за талию и зарывшись лицом в её волосы, храпящий и без рубашки, был Эли.
Финн был настолько ошеломлён их явной глупостью, что забыл поймать дверь, и когда ручка ударилась о стену, они оба вскочили — Солейл мгновенно пришла в себя, она смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Эли был медленнее, бормоча, когда он подтягивался, потирая один глаз. Но когда он увидел Финна, он застыл.
Некоторое мгновение все трое просто таращились.
— Это не то, на что похоже, — наконец, выдавил Эли.
— Это именно то, на что это похоже, — не согласилась Солейл, положив руку на плечо Эли.
Он оттолкнул её.
— Мы ничего не сделали, — слабо попытался возразить бедняга.
— Мы сделали всё.
Эли покраснел сильнее, чем волосы Каллиаса, и умоляюще посмотрела на неё, как будто она смущала его. Бедняга. Солейл явно не осознавала, что он безнадежно влюблён в неё… или же она оказалась значительно более жестокой, чем он думал.
Финн потёр переносицу.
— Если вы собираетесь быть идиотами, по крайней мере, разберитесь со своими проклятыми историями, хорошо? Тебе повезло, что я пришёл за тобой, а не Кэл. Эли, иди, приведи себя в порядок. Сегодня ты сопровождаешь нас на Фестиваль.
Элиас моргнул.
— Я?
Финн вздохнул.
— Я собираюсь сосчитать до трёх. Если ты не встанешь с постели моей сестры к тому времени, как я скажу «три», я собираюсь обвинить тебя в убийстве. Готов? Один…
Эли шмыгнул за дверь потоком размытой темноты, схватив на ходу свою форму и едва успев натянуть нижнюю сорочку, прежде чем закрыть за собой дверь.
— Вы двое кажетесь… непринужденными, — заметил Финн.
Солейл пожала плечами, откинулась на подушки и небрежно скрестила руки за головой.
— Оказывается, он приятная компания, когда не прижимает меня к себе, — сверкнула эта волчья ухмылка. — И даже когда он…
— Боги, пожалуйста, не надо, — простонал он. — Во-первых, фу. Во-вторых, я очень хорошо знаю, что прошлой ночью ничего не произошло. Я живу по соседству с тобой. И, в-третьих, фу.
— Неважно. Мы все приглашены в эту Фестивальное путешествие, или я всё ещё на постельном режиме?
— Если мы скажем тебе остаться, ты просто собираешься улизнуть вслед за нами?
— Возможно.
Он так и предполагал.
— Тогда ты можешь с таким же успехом остаться со мной и Кэлом. По крайней мере, тогда мы сможем присматривать за тобой.
Солейл нахмурилась.
— Джерихо и Вон не придут?
— Вон слишком болен, чтобы вставать с постели.
Вообще-то даже хуже, чем Финн когда-либо видел его, и он пытался не думать об этом. Когда он уходил прошлой ночью, Вон лежал, свернувшись калачиком на боку, сотрясаемый дрожью, весь в холодном поту, и помощь Джерихо едва уняла приступ боли. Он почти боялся, что они придут сегодня домой и обнаружат, что Вон…
Нет. Он не мог так думать. У Вона всё время были плохие дни. Он выходил из этого состояния; он всегда выходил.
Он ждал в холле, пока Солейл оделась, устремив усталые глаза на стену перед собой, веки отяжелели от чувства вины, которое он изо всех сил пытался отогнать. Если бы он не провёл ночь, прижавшись ухом к стене, слушая, как она и Эли тихо спорят в ночи, а их никсианские акценты возвращаются без зрителей, он бы сам пошёл