Читать интересную книгу Трудные дети (СИ) - Молчанова Людмила

   - Не прикасайся.

   Его лицо удивленно вытянулось. Он не ожидал услышать от меня что-либо подобное. Понимаю. Иногда ожидания не оправдываются.

   - Что ты сказала?

   - Не прикасайся ко мне своими вонючими руками, - без всякого выражения сказала я и безразлично поглядела на потемневшего лицом мужчину. - Мне противен ты, твои руки и твои прикосновения. Я не хочу тебя касаться. И видеть не хочу. Никогда.

   Я по живому резала, и каждая эмоция отражалась на смуглом лице, потому что Марат не привык от меня ничего прятать. Единственное, наверное, в чем надо отдать ему должное. Он не умел скрывать от меня свои чувства, ибо смысла не было. Я всегда являлась эдаким громоотводом.

   Марат не сразу смог взять себя в руки и обуздать обиду, недовольство и ярость. Он ненавидел, когда его оскорбляли, а получив статус и власть, был способен еще и наказывать за это. Другой, будь на моем месте, давно бы огребал за такое поведение, но только не я. Меня надо холить, лелеять и беречь по возможности, но только для себя и из-за себя. Именно поэтому эти слова сошли мне с рук. Марату было легче списать все на нервное истощение, нервный срыв, как говорил он сам, и признать меня слегка "не в себе". Я "не в себе" и не понимаю, что и кому говорю. Хотя в тот момент, отделенная от всех эмоций непробиваемой бетонной стеной равнодушия, я как никогда трезво оценивала происходящее.

   - Ты устала, - пошел на компромисс мужчина и сделал вид, что ничего не услышал. - И еще нездорова, - с нажимом погладил щеку и спустился к шее. - Отдохни, тебе это нужно. Я буду неподалеку.

   - Мне все равно.

   Я не верила в бога, но постоянно натыкалась в книгах на теологические размышления и просто отсылки к Библии. И я знала о Всемирном Потопе, я читала о Содоме и Гоморре. И как бы Бог не наказывал своих детей, в конечном итоге они получали прощение. Он их создал, по своему образу и подобию, именно поэтому жалеет и прощает, хоть и наказывает. Марат считал себя моим создателем, богом, вершителем, и больше того, именно таким я его и воспринимала. До этого момента. А теперь...он перестал быть для меня таким. Он отвернулся от меня именно в тот момент, когда был нужен сильнее воздуха, а я наконец-то свергла его с пьедестала. Я с восторгом и восхищением принимала в Марате все, даже те качества и черты характера, которые большинство людей считали недостойными. Но я принимала их до определенного момента, пока эти качества и эти черты не принесли вред мне. Я не позволю причинять мне вред. Никому. Даже моего идолу, каким он был до этого дня.

   Мне действительно стало все равно, что просто убивало Залмаева. Не сразу, ведь вначале легче думать, что мое равнодушие - следствие обиды и ослабленного здоровья. Обиду Марат мог принять, потому что она - признак заинтересованности. Обижаешься тогда, когда тебя что-то задевает. Я устала обижаться. А равнодушие что? Есть человек, нет человека - разницы никакой. И вот это - это Марата пугало до чертиков, хотя он старательно скрывал свою реакцию. И начинал злиться из-за собственной неспособности что-то изменить. Вот что со мной сделать? Убить если только. Но чечен на это не пойдет - я вся им сделанная.

   На Залмаева не было ни времени, ни сил, ни желания. Я относилась к практически постоянно находившемуся рядом мужчине чуть более радушно, чем к кактусу на подоконнике. И хуже всего, я делала так не для того, чтобы его разозлить, задеть или вывести из себя. Я делала так, потому что мне было действительно все равно. Пусть Марат и старался скрыть собственный страх и панику, я с легкостью замечала их на его лице.

   - Чего ты хочешь? - в очередной раз, сходя с ума от моего молчания, взрывался Марат. Пусть врач и предписывал мне полный покой, на чечена это не распространялось. Ему никто не решался возразить. - Скажи, и я все сделаю, только прекрати, наконец, строить из себя снежную королеву!

   Полусидя на подушках, я скрещивала руки на впалом животе, и спокойно наблюдала за вихрем ярости. Мужчина мерил шагами немаленькую палату, если я особо сильно выводила его из себя -мог пнуть мебель: кресло, там, или тумбу. Голос повышал, но натыкаясь взглядом на мою постель, делал глубокий вдох и начинал тихо цедить слова. Обычно злость и ярость мы делили ровно пополам. Одинаково сильные, они сталкивались друг с другом и одновременно гасли, а теперь, бесчувственная я отдала Марату на откуп все эмоции, так что он злился за двоих.

   - Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, - опустила глаза вниз и разгладила помятую рубашку. - Это можно устроить?

   - Саша!

   - Что? Ты спросил, а я ответила. Мне противна твоя рожа, сам ты противен, и я не хочу видеть и слышать тебя и твою разлюбезную, розовую и родовитую в пятом колене семью интеллигентов. Это ты хотел услышать? Могу еще припомнить все то, что обдумала давно, но не могла сказать тебе в лицо, потому что, - попыталась изобразить язвительную улыбку, - ты был занят. Припомнить?

   Он с силой потер лицо и взъерошил и без того растрепанные волосы.

   - Да твою ж мать! Вот как с тобой разговаривать?!

   - Желательно - вообще не разговаривать. И не нервировать меня. Слышал, что сказал бородатый старичок? Мне нужно время, положительные эмоции и покой. И если ты все еще заинтересован в моем здоровье, то старательно рекомендую выйти отсюда и не появляться хотя бы с недельку. Сделай мне приятное.

   Он вышел, хлопнув дверью так, что зазвенели окна, а слишком впечатлительная медсестричка в коридоре - пронзительно взвизгнула. Я же зевнула и легла спать.

   Мне нужно было время, свободное от размышлений и лавины сильнейших эмоций, и оно у меня наконец-то появилось. Во-первых, для того чтобы поправить здоровье. Я не собиралась строить из себя умирающего лебедя, заламывать руки и патетично гробить свой организм назло чечену. И так на этого мужчину ушло слишком много моих нервных клеток. Я бы сказала, непозволительно много. Поэтому на здоровье своем я крест не ставила, послушно заглатывала все капсулы, пила чаи, сидела на специальной диете и сносила все капельницы и процедуры. Во-вторых...сама болячка была унизительной и какой-то...противной и изнеженной. Это не моя болячка. И я пыталась как можно быстрее от нее избавиться. В-третьих, мне не нравилось чувствовать себя мертвой водорослью, которая не может получать удовольствия от вкусной еды и интересных вещей. Я хотела получать удовольствие, снова зажить нормально, но...с удовольствием от жизни возвращалась боль и обида, которые заботливо вручили мне Марат с Оксаной.

   Через неделю я стала выглядеть значительно лучше, апатия начала понемногу рассеиваться и возвращался вкус к жизни, по которому, признаться, я успела соскучиться. Марат то ли внял моим словам, то ли просто устал, но за все это время ни разу не приехал ко мне, чем только обрадовал. А может, он вообще с Ксюшей прыгал, как курица с яйцом, что ни капли меня не волновало. Я привела себя и свои нервы в порядок, зареклась никогда больше не принимать ничего близко к сердцу и почувствовала себя новым человеком. Но стоило Марату появиться на горизонте, как моя уверенность в собственных силах испарилась. Апатия, защищавшая меня от всего извне, исчезла, и обида, которая, казалось бы, мерно почивала, возродилась из пепла.

   Увидев меня, Марат удовлетворенно хмыкнул, кивнул своим мыслям и расслабился. От него не укрылась ни прорвавшаяся обида, ни напускная холодность, сейчас они, наоборот, чечена радовали. Он улыбался, светился, и ему даже наглости хватило обнять меня и поцеловать в шею, и я еле сдержалась, чтобы его не пристукнуть. Кулаки сжала, и Марат, конечно, это заметил, и обрадовался еще сильнее.

   - Александра, все предписания я передал Марату Булатовичу, так что, если вы будете соблюдать режим, скоро окончательно придете в форму, - добродушно проблеял старичок, спустив очки на самый кончик носа. - Ну а вам, девушка, еще раз напоминаю - покой, покой и покой. И только положительные эмоции.