Ранее я уже отмечал очевидное влияние указанных людей на нашу профессиональную организацию — Science Fiction Writers Of America. Влияние это проявляется через публикации научных статей, критику книг и, возможно, через контроль присуждения премий и почётных званий. Правда, кампания, направленная на возвеличивание и утверждение Станислава Лема в качестве крупного писателя и критика, начинает терять почву. Сегодня считается, что творческие способности Станислава Лема были сильно переоценены, а его грубая, оскорбительная и глубоко невежественная критика американской научной фантастики зашла так далеко, что оттолкнула от него всех, кроме самых прямых приверженцев его партии. Для нашей сферы и её чаяний было бы печально, если бы большая часть критики и публикаций оказалась под контролем анонимной группы из Кракова (Польша)…»{169}
Комментируя историю с этим письмом, переводчик В. Язневич язвительно заметил:
«Если бы Филип Дик догадался взять первые буквы фамилий главных символов коммунизма — Сталина, Ленина, Энгельса и Маркса (по-английски Stalin, Lenin, Engels, Marx), то в результате получил бы St. LEM, что могло бы стать для него ещё одним, возможно, главным аргументом того, что этот самый Станислав Лем, несомненно, является агентом КГБ, причём целым его террористическим (идеологическим) комитетом, раз уж St. LEM это не имя-фамилия польского писателя-человека, а псевдоним-аббревиатура…»
20
Весь этот скандал вызвала небольшая статья Станислава Лема «Science Fiction: безнадёжный случай — с исключениями», опубликованная в журнале «SF Commentary» осенью 1973 года. Вышла она со следующим примечанием автора: «Данное эссе является переработанной главой (“Социология научной фантастики”) из моей книги “Фантастика и футурология”. Первоначальный текст я в нескольких местах обострил полемикой, а также обсуждением творчества Филипа Дика. Признаюсь, что сделал это, полагаясь на недостаточный материал. Поскольку из произведений Дика я знал тогда только его рассказы и “Мечтают ли андроиды об электрических овцах?”, то о других судил по отзывам, помещённым в фэнзинах. Это повлияло на мою оценку романов Дика. Я назвал Дика “лучшим Ван Вогтом”, а это не так. Типичная ошибка — полагаться на ситуацию, господствующую в критике SF. Каждая пятая или восьмая книга восхваляется там как “лучшее сочинение SF в мире”, а её создатель — как “величайший автор SF, какой когда-либо существовал”. При этом различия между текстами, весьма разными, всё время уменьшаются, иногда просто исчезают, так что, в конце концов, читатель рецензий действительно готов посчитать “Убик” чем-то чуть лучшим, чем “Мечтают ли андроиды об электрических овцах?” Разумеется, это не может служить оправданием моей ошибки, ибо чтение критических работ не может заменить чтения соответствующих книг. Впрочем, прочесть все публикации SF всё равно невозможно, поэтому приходится делать какой-то выбор…»{170}
В 1981 году в одном из своих интервью Лем уточнил:
«Изгнали меня за статью под названием “SF oder die verungluckte Phantasie”, которая была напечатана во “Frankfurter Allgemeine Zeitung”, а затем переведена в Америке, при этом недоброжелательно переиначена. Я, конечно, время от времени выступал с весьма резкой критикой американской (и не только) научной фантастики, но никогда не занимался критикой adpersonam[80], а в эту статью кто-то добавил личностные колкости. Конечно, разыгрался скандал, в результате которого я получил прозвище “польский Солженицын”. Событие это стало последним явлением моей апостольской деятельности in partibus infidelium[81] в научной фантастике. Я слишком много энергии тратил на многочисленные статьи, а кроме того, осознал, наконец, бессмысленную бесполезность всего этого предприятия…»
Статья Лема была опубликована на английском языке под названием «Looking Down on Science Fiction: A Novelist Choice for the World's Worst Writing» («Взгляд свысока на научную фантастику: писатель выбирает худшее из мировой литературы») в августе 1975 года в журнале «Atlas World Press Review» и перепечатана в октябре 1975 года — в «SFWA Forum». Название статьи придумал не автор, а переводчик. При этом по объёму перевод оказался чуть не на треть меньше оригинала и представлял собой «адаптацию» (так указала сама редакция), весьма тенденциозно искажавшую высказывания писателя.
Добавим, что после исключения Станислава Лема из почётных членов SFWA в знак протеста из ассоциации вышли такие известные фантасты, как Урсула Ле Гуин и Майкл Муркок. Позднее SFWA предложила Лему обычное членство, но это предложение он отклонил{171}.
21
22 июля 1973 года по случаю праздника возрождения Польши ежегодные премии министра культуры и искусства за выдающиеся достижения в области художественного творчества были присуждены писателям Каролю Буншу, Янушу Мейсснеру, Северине Шмаглевской и Станиславу Лему.
В октябре того же года вышел второй сборник «апокрифов» Лема: «Мнимая величина». Сборник составили предисловия к никогда не существовавшим книгам: «Некробии» (фотоальбом порнографических снимков, снятых в рентгеновских лучах), «Эрунтика» (о серии экспериментов над штаммами бактерий, которые могут предсказывать будущее), «История бит-литературы в пяти томах» (история книг, написанных компьютерами), «Экстелопедия Вестранда в 44 магнетомах» (энциклопедия нового типа, в некотором роде — будущая Википедия), «Голем XIV» (беседы людей с суперкомпьютером, обладающим искусственным интеллектом), позже Лем дополнил эту часть лекциями Голема и издал отдельной книгой.
Из письма Майклу Канделю (11 апреля 1973 года):
«Дорогой Господин, хорошо, что “Голем”, наконец, добрался до Вас.
Отвечаю быстро, на высоких оборотах, так как только что вернулся из Берлина и ещё не вытряхнул из мозга следов Western Way of Life[82] (кажется, так нельзя говорить). Вы, несомненно, являетесь так называемым гениальным Читателем, и посвященные знают, что это более редкое (статистически) явление, чем обычный гениальный автор.
Действительно, я допустил некоторое злоупотребление, выковыривая “Лекцию Голема” из книги, в которой она является собственно последней её частью. Название “Мнимая величина” и различные мелькающие там предсказания должны были усилить иллюзию гениальности и нечеловеческого облика говорящего. А уж специальные три текста, предваряющие “Лекцию”, то есть “гражданское” вступление, написанное сотрудником МТИ[83], “набожно-патриотическое” вступление, принадлежащее перу некоего отставного генерала (US Army, ret.), а также Памятка для лиц, впервые участвующих в беседах с Големом, позволяют подвергнуть сомнению однозначную достоверность того, что говорит сам Голем. Все эти элементы, также, как и фрагменты “Экстелопедии”, конечно, несколько снижают серьёзность указанной лекции; надежда, предложенная слушателям в последней части сказанного, подлежит сомнению, то есть там содержится ирония, — о чём Вы всё-таки догадались, и это делает Вам честь. Implicite[84] Голем наводит на мысль, что человек будет похож на него, если сравняется с ним разумом; план “суперкомпьютеризации” homo не ироническим или просто не издевательским быть не может, поскольку речь идёт о “свободе самоизменения”, с пелёнок заражённой противоречиями (какая же это свобода, если к ней подталкивает техноцивилизационный градиент?). Поэтому риторику помпезного окончания просто необходимо было снизить, тем более что я не могу исключить вероятности того, что когда-нибудь скажу ещё что-нибудь этими металлическими устами…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});