Читать интересную книгу Карузо - Алексей Булыгин

После отдыха на курорте Карузо с сыновьями и Риной отправился навестить мачеху и старшего брата Джованни, который вернулся с фронта, к счастью, невредимый, куда был взят в качестве резервиста. В октябре 1912 года Турция признала поражение и начались мирные переговоры.

Мимми тогда впервые посетил родной город отца, о котором тот ему столько рассказывал.

«Это была моя первая поездка в Неаполь, — вспоминал младший сын певца. — Я был счастлив увидеть, наконец, родной город папы, посмотреть на Везувий и Неаполитанский залив. Тогда же я впервые увидел бабушку — Марию Кастальди-Карузо и мою тетю Ассунту. Фофо до этого часто оставался в Неаполе у родственников и очень любил Ассунту. Она была болезненной грустной девушкой, нежной, тихой и, похоже, умственно отсталой. До этого меня предупреждали:

— Будь осторожен, твоя тетя сумасшедшая!

Это напугало меня, и при виде ее я попятился. Она сделала попытку привлечь меня к себе, протянула руки и сказала:

— Мимми, иди же к своей тетушке!

— Нет, ни за что! Вы сумасшедшая! — ответил я.

У бедной Ассунты началась истерика. А я получил от Фофо такой пинок, что пролетел через всю комнату:

— Никогда больше не говори своей тете такого! Иди, извинись перед ней и поцелуй руку!

Я так и сделал, и тетушка ласково погладила меня по голове. Мои страхи рассеялись, и мы очень хорошо ладили все то время, пока жили вместе. Тетя жила с моей неродной бабушкой в квартире, которую купил для них Карузо. Традиции Южной Италии предписывают, чтобы женщины носили траур в течение пяти лет после смерти близкого родственника. Так как дедушка Марчеллино умер в 1908 году, то обе женщины ходили в черном. Мрачная одежда, казалось, соответствовала обстановке квартиры и выражению их лиц. До сих пор помню кондовую мебель и темно-красные шторы, закрывавшие окна. Ассунта никогда не была замужем. В детстве она много болела — вероятно, из-за недоедания или потому что была последним ребенком сорокачетырехлетней женщины, измученной недугами и частыми беременностями, и так никогда и не поправилась. Мой отец всегда поддерживал ее материально, но вряд ли испытывал к ней особую привязанность. Я никогда не слышал, чтобы он хотя бы заговорил о ней, пока она была жива, или вспоминал после того, как умерла. То, что папа в одном из писем к Зиске назвал ее идиоткой, говорит о том, что он не питал никаких иллюзий в отношении ее умственных качеств»[322].

В конце лета 1912 года Карузо отправился в Милан, чтобы принять участие в суде по его иску к Аде, Чезаре Ромати и еще двум предполагаемым лжесвидетелям. Однако Ада на суд не явилась, из-за чего суд перенесли на октябрь, а Карузо вынужден был отменить ряд выступлений в Берлине. Перед тенором стояла дилемма. С одной стороны, он понимал, что дает журналистам повод посудачить о его личной жизни и покопаться в «нижнем белье». С другой — он желал компенсации за тяжелейшую травму, которую получил из-за циничного поведения Ады и ее окружения. Поэтому все-таки решил довести дело до конца. На суде несколько свидетелей подтвердили, что между Ромати и Адой существовали интимные отношения. Так, Джино Филиберти, когда-то служивший на вилле «Ле Панке», рассказал, как однажды ночью он застал Чезаре Ромати и Аду в спальне Карузо, после чего Ада его немедленно уволила. Да и сам Ромати не скрывал связи с Адой и описывал свою близость с ней в манере, близкой к «Декамерону» Боккаччо. Из глаз Карузо, слышавшего эти признания, не раз лились горькие слезы.

В своем иске Карузо обвинял Аду Джакетти и Ромати в клевете, а еще несколько человек в лжесвидетельстве и подделке документов. Ада утверждала, что у нее есть письмо с предложением контракта, который сорвался из-за вмешательства Энрико, однако тенор утверждал, что этот документ сфальсифицирован.

Суд также рассматривал сделанное ранее заявление Ады, что Энрико отобрал у нее драгоценности на сумму около 60 тысяч долларов. Однако у адвокатов Карузо были документы, подписанные Адой, из которых следовало, что у нее нет никаких претензий к бывшему спутнику жизни. В одном из них был также пункт, что она отказывается от выступлений в театрах Северной Америки. На суде также выяснилось, что Чезаре Ромати имел весьма сомнительную репутацию альфонса и авантюриста. Живя на деньги жены, он использовал других женщин для финансирования своих проектов.

Ни Ада Джакетти, ни Чезаре Ромати не были, скорее всего, повинны конкретно в том, что им инкриминировалось. Ромати, по сути, фигура малосимпатичная, оказался лишь поводом. Не было бы его — роль, которую он сыграл в истории разрыва Ады и Карузо, занял бы кто-то другой. Поступок же Ады был решением выстраданным. Ее можно понять и пожалеть. Но тут одно страдание столкнулось с другим, не меньшим, если не большим. Страданием великого певца, вся дальнейшая жизнь которого оказалась отравленной. Он никогда не мог забыть ни Аду, ни обиду, которую она ему нанесла. И он ни минуты не сомневался в том, что любыми, пусть даже не всегда достойными средствами виновницу необходимо наказать. Естественно, и этот процесс он выиграл. Адвокаты Карузо предлагали ограничиться наказанием в виде условного срока и штрафа. Однако суд оказался более строгим. Ада Джакетти была признана виновной в клевете на Карузо и приговорена к году тюрьмы и штрафу в тысячу лир (сейчас это было бы чуть больше пяти тысяч долларов). Ромати за взяточничество приговорили к году тюремного заключения, причем предыдущий условный срок был отменен. Однако из-за амнистии, которая тогда проводилась, срок всех обвиняемых был снижен на три месяца, а штраф с Ады уменьшен до ста лир. Кроме того, все обвиняемые должны были оплатить судебные расходы Карузо на адвокатов в размере тысячи лир.

Так закончился этот очень драматичный судебный процесс. Ответчики имели неосторожность обжаловать приговор, в результате чего Апелляционный суд не только поддержал прежнее решение, но и увеличил размер штрафов.

Ада Джакетти во время суда находилась в Милане. Как только она узнала о приговоре, то сразу же покинула Италию и обосновалась в Буэнос-Айресе. На итальянскую землю она больше никогда не возвращалась. Роман Ады и Ромати был недолгим. Он не поехал с ней в Южную Америку и продолжил свою прежнюю жизнь альфонса, выманивая деньги у доверчивых женщин. Вскоре его опять арестовали за мошенничество и отправили в миланскую тюрьму.

Сезон 1912 года в «Метрополитен-опере» открылся 11 ноября блистательным на первый взгляд представлением «Манон Леско» с участием Энрико Карузо, Лукреции Бори, Скотти и Де Сегуролы. Однако вскоре выяснилось, что для Бори переход к этой более «крепкой» партии стал ошибкой. Она расшатала ее голос, и в 1915 году певица «замолчала» на последующие четыре года. Карузо остался без одной из самых любимых партнерш. Когда Бори возобновила карьеру, то больше десятилетия не обращалась к этой злополучной для нее роли.

Двадцать четвертого декабря Карузо выступил в «Гугенотах». С ролью Рауля он справился, как обычно, блистательно, но все же это была не «его» партия. Громоздкая и помпезная французская опера была чужда духу и исполнительскому стилю неаполитанца, а виртуозное владение верхними нотами — отнюдь не то, что было главным в «феномене Карузо», что не замедлили отметить критики, правда, в предельно мягкой, не обидной для тенора форме.

Среди новых партий Карузо в этом сезоне была заглавная роль в американской премьере оперы Гюстава Шарпантье «Жюльен», пять представлений которой прошли в конце февраля — начале марта 1913 года. Однако даже участие любимцев публики — Карузо и Фаррар — не спасло оперу от провала. Фаррар, не стесняясь в выражениях, назвала произведение Шарпантье «дикой и запутанной мешаниной». И с этим мнением публика была полностью солидарна. Опера была снята с репертуара.

В целом же сезон был для Карузо успешным и, как обычно, завершился весенним турне «Метрополитен-оперы». Всюду, где только великий певец ни появлялся, он немедленно становился центром самого пристального внимания и поклонения.

По мнению младшего сына, Карузо пел ради собственного удовольствия лишь в юные годы. В зрелые пел для удовольствия других. Пением он зарабатывал. Мимми не слышал ни разу, чтобы отец пел на семейных собраниях или для самого себя. Редко пел за кулисами и вне студии. Единственное исключение — распевки и работа над ролями. Тогда он мог часами оттачивать какую-то фразу или музыкальные фрагменты.

По свидетельству людей, близко знавших Карузо, он не был хорошим вокальным педагогом. Секретарь Энрико Бруно Дзирато рассказывал, что его босс несколько раз на его глазах занимался с неким полицейским, голос которого от этих занятий только ухудшался. Глядя на это, Сальваторе Фучито, аккомпаниатор, композитор и друг певца, сказал:

— Коммендаторе! Вы певец, а не педагог! Лучше продолжайте петь!