Теперь он своим могучим голосом изложил план сражения.
– Их слишком много, чтобы остановить их верхом на лошадях, – прокричал он. – Если мы выедем им навстречу, они засыплют нас стрелами. Я послал гонца к Роберу Тулузскому, чтобы он привел свою армию нам на помощь.
– Если мы не атакуем, то что же мы будем делать? Будем сидеть здесь, как цыплята, и позволим им нас захватить? – грубо спросил горластый рыцарь, стоящий рядом с Симоном.
Бохемонд раздраженно взглянул на него.
– Мы выстроимся в оборонительное кольцо и будем ждать подкрепления, – пояснил он. – Пусть женщины и пехотинцы свернут палатки и отнесут их ближе к ручью. Женщины и те, кто не может сражаться, будут ухаживать за ранеными и носить воду тем, кто сражается. Пусть те рыцари, у кого есть латы, спешатся и образуют стальное кольцо вокруг лагеря.
– Это никуда не годится, – заорал рыцарь. – Я лучше умру, атакуя врага, чем буду изображать из себя труса.
– Никто не просит вас изображать из себя труса. – Бохемонд оскалил белые зубы. – Вы скорее изображаете из себя дурака. Хотите быть самым храбрым, тогда берите щит и встаньте в переднюю линию.
Рыцарь сплюнул и начал проталкиваться сквозь толпу собравшихся.
– Те, кто желает умереть за Христа, могут идти с ним, – крикнул Бохемонд. – Те же, кто хочет выжить и увидеть Иерусалим, выполняйте мои команды.
Несколько рыцарей, в основном приятели первого, повернулись и удалились, но большинство остались, чтобы получить подробные распоряжения.
Ральф де Гал положил свою тонкую руку на плечо Симона.
– Я видел, как вы хромали, когда шли сюда. Надеюсь, вы не будете сражаться.
Симон замер под рукой де Гала. Своим намеком тот только что лишил его выбора.
– Я могу стоять, – холодно заявил он, – и принесу больше пользы со щитом в руках, чем с ведром воды.
Де Гал расстроился.
– Я не хотел задеть вашу гордость, лишь спасти ваше тело, – заметил он.
– Милорд, намерения, которых вы никогда не имели, всегда оказывались убийственными, – резко парировал Симон и пошел к своим людям. Хотя боль разрывала ногу, он сделал все, чтобы не хромать, потому что знал – де Гал за ним наблюдает.
Едва солнце показалось над горизонтом, как турки бросились в атаку. Хотя внутри у него все замерло от страха, Симон не мог не восхититься ловкостью и изяществом, с каким турки стреляли из луков с крупов мчавшихся галопом лошадей. Некоторые подъезжали ближе и метали копья через нормандскую стену из щитов, стараясь достать тех, кто за ней укрывался.
Воины, когда в них попадала стрела, вскрикивали и падали, другие тут же поспешно занимали их место. Щит Симона с простым золотым крестом на красном фоне защищал его от подбородка до щиколоток. Даже если стрела и пробила деревянный щит, на ее пути были бы еще латы, кольчуга и уплотненная туника. Но за такую хорошую защиту приходилось дорого платить. Солнце поднималось все выше, и железные кольца кольчуги нагревались так, что к ним нельзя было прикоснуться, а шлемы превращались в суповые котлы. Пот лил с Симона ручьями, как из дырявого ведра, а щит стал таким тяжелым, что ему казалось – на его левой руке сидит взрослый человек. Он хватал ртом горячий воздух, но это не приносило облегчения. Пот заливал глаза, мешал смотреть, и вскоре все виделось ему словно через мутную соленую вуаль. Нога пульсировала и болела – Симон испытывал настоящее страдание. Но он терпел, потому что отойти значило ослабить защитную линию.
Каждый час первые ряды отходили назад на короткий отдых, и женщины и те, кто не был в строю, приносили им воду из ручья. Симон, спотыкаясь, уступил место рыцарю, коснувшемуся его плеча, и поплелся к своей палатке. Сабина уже ждала его с ведром воды.
– Пей медленно, иначе вырвет, – посоветовала она, подавая ему чашу с водой. Его рука так тряслась, что он с трудом отстегнул подвижную часть шлема и поднес чашу с драгоценной жидкостью к губам. Большая часть воды пролилась ему на грудь.
– Тебе плохо, – с тревогой заметила она. – Тебе не следует туда возвращаться.
– Господи, тебе тоже плохо, – огрызнулся он. – Я так же готов к битве, как и любой другой. Даже если мое тело слабеет, мой дух заставит меня выдержать.
– Твой упрямый дух, – зло возразила она, но тут же успокоилась. – Сядь. – Сабина показала на походный стул. – И не ври, что тебе этого не хочется. Тебя только подтолкни – и ты свалишься.
Он хотел испепелить ее взглядом, но она не отступила. Он сделал два неуверенных шага и тяжело опустился на стул. Дрожали не только руки, тряслось все тело. Он протянул Сабине пустую чашу, и она снова наполнила ее. Но не отдала ее ему в руки, а осторожно сняла с него шлем и вылила ему на голову. Симон вздрогнул, не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Холодная вода струилась по шее и вниз, по спине. Она еще дважды сделала это, прежде чем дать ему снова напиться. Симона мучила такая жажда, что казалось, сколько бы он ни выпил, он никогда не напьется.
Сабина взяла его шлем и стала выкладывать его изнутри кусками льняной ткани.
– Это от жары, – пояснила она. – И тебе следует надеть тунику поверх лат, как делают византийцы. – Она протянула ему полотнище шелка с разрезом для головы. Эту ткань он купил в Константинополе и намеревался подарить Матильде. Но он не стал сопротивляться. Все, что угодно, только бы облегчить эту ужасную жару.
– Есть будешь?
Симон отрицательно покачал головой, просовывая ее в отверстие на шелковом полотнище и заправляя ткань за ремень. От одного слова его едва не стошнило.
– Мы победим? – спросила она. – Или все здесь погибнем? – Голос был ровным и безразличным. Она видела смерть, когда перевернулась галера, и встречалась с ней, когда та забирала ее детей и мужа. Смерть была ее постоянным спутником, но пока она молчала.
Симон пожал плечами.
– Если вторая армия подойдет вовремя, все будет в порядке, – ответил он. – Хотя я не знаю, сколько наши люди выдержат на такой жаре. Но, – быстро добавил он, – у сарацин нет таких уж больших запасов стрел и копий. Они побегут, если мы сможем продержаться. – Он с трудом встал и тут же покачнулся. Боль в ноге была невыносимой. Сабина дала ему еще воды, и он выпил, прежде чем сунуть левую руку за кожаные ремни щита.
Из нормандских рядов раздались крики. Сабина поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть. Около сорока всадников оторвались от линии обороны и пустились вслед за отступающими лучниками. Бохемонд, который как раз подошел к ручью, чтобы посмотреть на раненых и напиться, в сердцах швырнул чашу на землю.
– Черт бы побрал этих идиотов! – проревел он. – Я же не отдавал приказа. Кто посмел меня ослушаться? – Он пробивался через боевой строй, как плуг через почву. Прозвучал горн, требующий, чтобы всадники вернулись, но звук не был услышан.