ждал. В его комнату приходило оживление молодости, в воздухе появлялся запах сладких духов, и отпадала необходимость самому себе варить кофе. Зиновьев брал к себе на стажировку только женщин, юных, почти девчонок. Они уважительно слушали всё, что он говорил, а уже недели через две, неизбежно между ними и Зиновьевым проскакивала «искра», девушки пытались его соблазнить. Это была притягательная игра, лучшая из забав, партия, которую Зиновьев, несмотря на возраст, вёл красиво и умело.
Что ж, в этот раз девушек было сразу две. Зиновьев ухмыльнулся. Посмотрим, сколько уйдёт в этот раз на это у него времени.
В первый же день девушки уже «бились» за возможность приготовить Зиновьеву кофе.
Вечером, придя домой, Пётр Олегович, сидя у монитора, даже не знал, что ему в этот раз спросить. Диалог в этот вечер не складывался, Зиновьев был всем вполне доволен. Его ум занимал сегодня только один вопрос: «Нужны ли ему обе девушки или остановиться на одной?»
Утром он уже не рассуждал, а вёл умилительные беседы с немного опоздавшими на работу Танечкой и Анечкой. Зиновьев был уже не молод, но и не стар. Вниманием женщин он никогда не был обижен. Он виделся девушкам мужчиной опытным, а сам себя считал знатоком женских душ. Он утешал их, там, где это было нужно, поддерживал в тех вопросах, на которых молодые парни, даже не обратили бы внимания. К концу первой недели Зиновьев уже не сомневался в том, что секс будет с обоими. Прошла ещё неделя. Девушки были готовы, оставался сделать последний, завершающий шаг.
Этим вечером Зиновьеву почему-то очень захотелось поговорить с Иваном Арсеньевичем. Он сел к монитору и долго думал. Наконец, набрал в строке поиска «Женщины», стёр. Написал «Отношения с женщинами», снова стёр. «Что нужно женщинам?», наконец, составил он запрос. Перед ним на мониторе тут же стали возникать женские лица, множество женских лиц. Зиновьев догадался, это были все те, кого сохранила память Ивана Арсеньевича, но Зиновьев ждал не этого, он жаждал совета, и тот возник строками из всё той же заветной книги, отпечатавшейся в воспоминаниях прожившего долгую жизнь человека: «Женщина сказала в ответ: у меня нет мужа. Иисус говорит ей: правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе…».
Прочитав это Пётр Олегович ещё долго сидел молча, тёр лоб и вздыхал. Он понял, что хотел сказать ему Ильин. Зиновьев теперь уже размышлял не о том, как поразить Танечку и Анечку, он знал, что в целом, он им не интересен, да и они ему нужны были только лишь, как развлечение, как участники помогающей скоротать время игры, как трофей в длинном списке поклонников их молодости. Кто он? Ни муж, ни отец, работник посредственный, специалист в своём деле, каких много… И тут, глубокая грусть овладела Зиновьевым. Он глубоко вздохнул. Ему больше пятидесяти лет, а каков итог? Что-то он упустил, что-то важное, главное, ускользнуло. Он жил по законам общества, теми интересами, что формировали СМИ, и в результате он всё чаще и чаще чувствовал, что несчастен. «Как жить? Что делать? Хоть ты мне ответь, Христос. Отзовись…» И тут не на мониторе, а в уме самого Зиновьева вдруг всплыли прочитанные им в Евангелие строки: «не убивай, не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя». Зиновьев опешил. «Господи, я не понимаю…» — сказал, он и тут уже не из памяти Ивана Арсеньевича, а из памяти самого Зиновьева возникли слова: «Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего… А как Я истину говорю, то не верите Мне…» «Но как… Как и что надо исполнять, Иисус?» — спрашивал Зиновьев; «научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим», — отвечал ему сам Господь.
Весь остаток вечера Зиновьев читал. «О, род неверный и развращённый! Доколе буду терпеть вас?» «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко» — говорил ему со страниц Евангелия Иисус.
На следующий день, придя на работу, Зиновьев, насупившись, заставил Танечку и Анечку раскрыть рабочие тетради. Несколько часов он под запись диктовал им весь тот материал, который должен был объяснить в две прошедшие недели. Закончив, он провёл перед девушками показательную сканоскопию и затем их отпустил. «Если око твоё будет чисто, то и тело твоё будет светло» — вот что попытался выполнить Зиновьев. Девушки так и не поняли, почему, закрывая за ними дверь, Пётр Олегович бормотал «Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Выпроводив студенток, Зиновьев почувствовал такое удовлетворение от сделанного, какое никогда не испытывал раньше. Тихое душевное тепло от осознания того, что он поступил правильно, согревало.
Хотелось действовать. Вечером Зиновьев вновь открыл Евангелие.
Он не ждал чудес, не ожидал от себя великих дел и подвигов, он просто хотел теперь жить так, чтобы тот, кто увидит запись его памяти после смерти, мог бы хоть чему-то у него поучиться.
Он читал запоем, он «проглатывал» каждое из четырёх Евангелий целиком раз за разом, только лишь изредка останавливаясь, чтобы поискать в записях Ильина ответ на возникший вопрос.
Прошла неделя, а Зиновьев продолжал читать. Он заметил, что уже продвигается намного медленнее, читает не запоем, а главами, вдумываясь, размышляя, как применить написанное к своей жизни.
Прошло ещё две недели. Зиновьев читал. Теперь он разбирал каждое предложение, переставлял слова, искал разницу, думал над каждой фразой. «Почему предложение составлено именно так?», «Отчего Христос здесь рассказал целую притчу, а тут произнёс одно лишь слово?» Зиновьев пришёл к тому, что вдумывался теперь в каждую запятую, в каждый суффикс, приставку, окончание каждого существительного, прилагательного, глагола. Глубина Писания поражала. Нельзя было ничего ни добавить, ни исключить, ни изменить. Каждая строка несла должный смысл.
Казалось, Зиновьев, наконец, обрёл то, чего ему всегда не хватало. Он был счастлив! Теперь он знал, что истина есть, красота есть, доброта есть! Теперь у него был вечный друг — Христос. Слова Его отзывались в сердце, красота поступков Христа поражала, его милость и сострадание к людям были безмерны.
А ещё через месяц Зиновьев, неуверенно переминаясь с ноги