Читать интересную книгу Державный - Александр Сегень

Утреннее воодушевление полностью растворилось, будто бы по кускам канув в холодные струи Угры вместе с теми, кто утонул в ней, сражённый беспощадными выстрелами с русской стороны. А они все продолжали безропотно входить в реку, подставляя себя под неумолимую смерть, и вновь вспомнилось Ахмату золотое правило Кайсара и Аксак-Темира — «войну корми войною»: не бойся потерь, ибо душа каждого погибшего в жаркой схватке воина войдёт в того, кто стоял с ним плечом к плечу и остался жив, и если войско твоё в боях сократилось в десять раз, не переживай, ибо каждый оставшийся в живых воин в десять раз сильнее любого врага.

Впервые за всё время похода у хана возникло чёткое осознание, что на сей раз он проиграет и что именно сегодня, сейчас, на этой переправе, происходит перелом в пользу урусов. Он зажмурился, не желая больше видеть, как гибнут его люди. «Ничего! Мы вернёмся сюда через год, или через два, или через три, и тогда я сделаю всё так, как ты завещал мне, великий Султан Джамшид! И мы раздвинем ноги Руси и заставим её любить нас!» Он уже отдал приказ к отступлению, но вдруг вспомнил про Чилик-беку и про сегодняшнее утро. А ведь Аксак-Темир всегда выигрывал битвы, если накануне их овладевал женщиной. Кстати, сказывают и другое, что перед последним его походом на Китай от него сбежала с любовником юная жена, которую он так и не успел познать, и в самом начале того похода Султан Джамшид запил и умер от пьяной икоты. А Ахмат ведь добился любви от Чилик-беки…

— Нет! Продолжать переправу! — поспешил он отменить свой приказ. — Кажется, вон там кто-то уже рубится с урусами на другом берегу?

И действительно, большой отряд ордынцев, продравшись сквозь ураганный огонь русских орудий и пищалей, выскочил на берег, и там уже закипел рукопашный бой. Надежда встрепенулась в душе Ахмата — не слишком ли рано он опустил крылья? В следующий миг стоящему рядом нукеру Джамалю оторвало голову, и она, превращённая в кровавый ком, подкатилась под ноги Ахматова коня. Конь заржал.

— О Аллах! — промолвил хан в ужасе.

— Их заряды долетают и досюда! — воскликнул сидящий на коне неподалёку брат Ахмата, Карим, за свой огромный рост прозванный Алыпом, то есть великаном. — Нам надо отъехать, великий хан не имеет права подвергать свою жизнь столь нелепой опасности.

— Пожалуй, — согласился Ахмат, натягивая правый повод своего коня, имя которого было, конечно же, таким же, как и у коня Аксак-Темира, — Борак-Гураган[144].

Глава девятая

ОСЕНЬ

Даже в те страшные минуты, когда самый смелый отряд татар всё-таки переправился через реку и злобно ринулся на наш берег, весёлость не оставила княжича Ивана Ивановича. Ещё бы! — он оказался прав — Ахмат именно это место выбрал для решительной переправы, устье Угры, большой брод, лежащий на пути между Воротынском и Калугою. Все: и Холмский, и Стрига, и Ряполовский, и Щеня — сходились в едином мнении, что главная битва предстоит на широком поле, лежащем на нашем берегу противу села Якшунова, где, по сведениям, разместилась ханская ставка. Положение русских войск здесь оказывалось невыгодным, ибо за спиной у них лежало топкое болото, хотя князь Данила Дмитриевич, напротив, говорил — даже лучше, некуда отступать и крепче стоять будем.

Там, на широкой излучине Угры, главный воевода сосредоточил до сорока тысяч конных и пеших витязей и сам постоянно находился неподалёку. В Покровский праздник великий государь пожёг Посад на Москве. Ожидалось, что вести о том долетят до ханской ставки дня за три-четыре и шестого или седьмого октября Ахмат дерзнёт ударить. Иван Иванович же настоял на своём, что переправу у устья следует держать крепко, весь огнестрельный наряд твёрдо сохранил именно здесь, а ставку держал в трёх вёрстах от заветного брода, в селе Резвань.

В этом году Ивану Младому исполнилось двадцать два года. Долго же томил его отец, не беря в походы, всегда оставляя на Москве, блюсти столицу. И вот пришло его счастье — наконец-то великий князь доверил сыну передний край обороны против ордынского нашествия. Не за спиной у себя спрятал, а перед собою поставил, грудь в грудь с Ахматом. И вмиг, как всегда и бывало, отлетели прочь все обиды на отца, всё, что копилось долго в душе. Даже и о мачехе мог теперь Иван Иванович с добром подумать.

Как же он переживал тогда женитьбу отца на морейской деспине! Навсегда запомнились бабушкины слова: «Ты теперь, внучек, только мне и нужен будешь, а для них — нелюбок». Сколько ни выказывала к нему мачеха добросердечия, а всё же Иван не доверял ей, ревниво следил, помнит ли отец о первой своей жене, матушке Марье Борисовне, или совсем уж забыл. И с горечью видел, как всё больше погружается батюшка в новое семейное счастье.

Сколько выстрадано за эти восемь лет, лучше и не вспоминать!..

— Иван Иванович! Пусти меня, я со своими молодцами быстро их назад в Угру загоню! — взмолился молодой боярин Борис Морозов, сын Михаила Русалки. Тотчас татарская стрела просвистела над головой княжича.

Уже человек тридцать конных татар вышло на берег, тесня немногочисленный отряд русичей. Палить по ним из пушек уже было нельзя — можно и своих покосить в таком же количестве, как и врага. В волнении Иван Иванович схватил кусок варёной говядины, рванул зубами, стал жевать. С набитым ртом промычал:

— Погоди!

Проглотив, хотел ещё откусить, но опомнился — что ж это я?! — отшвырнул от себя мясо, натянул поводья коня, крикнул начальнику огнестрельного наряда:

— Никифор! Действуй, как договаривались!

— Слушаю, Иван Иваныч! — отозвался тот.

— С Богом! — выдохнул княжич и сам повёл в бой конницу. Морозов вёл своих рядом. Две сотни всадников кинулись навстречу ордынцам, которые продолжали выскакивать из реки на наш берег. — Борис! — крикнул Иван скачущему неподалёку Морозову. — Как я побегу, так и ты со своими беги, не мешкай!

— Понятно теперь! — откликнулся Морозов.

В глазах Ивана уже всё мелькало, будто в буйной пляске. Он выхватил булаву, метнул её далеко вперёд себя, ни в кого не попал, схватил клевец свой любимый, с размаху ударил, но попал не в татарина, а в голову его коня, под самое ухо, конь визгливо заиготал, шарахаясь в сторону; удары, треск, скрежет, крики, визги, лязг железа, звон кольчуг, стоны, конский храп — всё слилось в сплошную дикую свистопляску. Кто-то задел кистенём о шлем Ивана, в голове загудело, искры посыпались из глаз, Иван отмахнулся, клюв клевца токнулся во что-то мягкое с костью, во что — он не видел. Но вдруг всё происходящее как бы встало на свои места. Прямо перед ним вырос татарин на коне и с саблей, р-раз! — Иван отбил его удар, д-два! — снова отбился… Резко развернул послушного своего гнедого Кочетка, способного пять раз подряд крутануться на одном месте, будто гаерская собачка.

— А ну, метью вспять! — что было мочи закричал княжич, увлекая разгорячённых схваткой воинов за собой. Татары, явно не ожидая, что русские так внезапно кинутся наутёк, опешили и не сразу бросились вдогонку. Того-то и было надобно, на то и расчёт был! Грозно прогрохотало с боков, и справа, и слева, ураган рубленого железа, коим начинялись толстоствольные тюфяки, пронёсся над землёй, сметая татар, будто ветром пыль. Не успели очухаться — ещё один залп, уже другого наряда, добавил тем, кому с первого раза не досталось. Долго готовились пушкари, много припасли гостинцев Ахматовой саранче.

Вернувшись на то место, где он стоял изначала, Иван огляделся по сторонам. Крикнул Никифору:

— Каково?

— Опрокинули покамест! А чо дале будет, не зна!

— Ну ты, княже, силён молотить! — восхищённо воскликнул подоспевший Морозов.

— А чо? — вдруг смутился Иван Иванович.

— Да ничо! — загоготал Морозов. — Не менее пятерых уложил. Глянь на клевец-то свой! Весь в крови басурманской.

Иван посмотрел на клевец. Он и впрямь был испачкан в крови.

— Хорош врать! — проворчал. — Под одним коня убил, другого зацепил только. Пятеры-ых!.. Врать не мякину жевать, не подавишься.

— Вру, княже, — положа руку на сердце, улыбнулся Борис Михайлович. — Но тот, которого ты, как говоришь, зацепил, тотчас же к аллаху отправился. Я видел, как душа из него выскочила.

— И какая она?

— Да известно какая — мизгирь с крылышками.

— Опять врёшь, собака! — рассмеялся княжич.

Ему до сих пор не верилось, что бросок на врага, бой, задуманное заранее внезапное отступление — всё уже было позади, так быстро оно свершилось. Это была его первая в жизни рукопашная, о которой он так долго, так долго мечтал. А ведь отец ни разу, ни разу лично в бою не участвовал! Вот здорово!

— Лучше скажи, наших много побило?

— Человек двадцать, — отвечал Морозов. — Да многие не успели отхлынуть. Некоторые не смогли, так увлеклись боем. Пришлось их из наших же тюфяков… Говорил же я им!..