Его мать… Она и была проклята. Все они были такими.
Так ничего и не сказав, он отвернулся и молча вышел из двора, прошел по улице, прекрасно ощущая провожающие его взгляды жителей села. Эта женщина ничего не могла сообщить ему о нем самом, кроме того, видимо, что Нестор был очень похож на отца, которого не помнил. Даже не знала, очевидно, что его мать скончалась пять лет назад все в той же психиатрической больнице, в которой ее лечили с момента обвинения в убийстве. Лютый выяснил это едва ли не первым, когда только добрался до районного центра, где эта самая больница располагалась.
В тот вечер он вернулся к своему дому и еще раз внимательно все осмотрел. Он не знал точно, зачем ему эта загнивающая развалина, но отчего-то захотел восстановить бревенчатое строение. Оно оставалось его единственной связью с прошлым и самим смыслом жизни Нестора. Оно, и шепчущие голоса в голове.
В эту ночь, как и несколько предыдущих, пока наблюдал за селом, Нестор ночевал в сарае, который сохранился немногим лучше хаты. Во всяком случае, не было угрозы, что крыша вот-вот рухнет на его голову. Он старался шаг за шагом вспомнить свое детство. Любое слово, любое замечание бабки или матери. Все, чему они его когда-то учили, осознанно или нет. Искал отклик этим воспоминаниям внутри самого себя, среди шепчущего многоголосья в своей голове.
И думал об Инге. Потребность в ней перекрывала собой все.
Утром он принялся расчищать хату, то и дело прерываясь, если находил какой-то знакомый предмет: осколок тарелки, старую алюминиевую кружку, целую коробку с мотками ниток. Больше всего целых вещей обнаружилось в подвале. В самом доме кто-то все же бывал: может бродяги, может детвора из села не обращала внимания на моральный запрет и страх тех, кто был постарше. А вот наружный подвал, выкопанный за хатой, остался цел и неприкосновенен. Только сильно зарос кустарником. Нестор даже вспомнил, как бабка брала его с собой, набирая здесь квашеную капусту или моченые помидоры.
Каждая находка будила в нем какие-то воспоминания. Иногда смутные, едва осязаемые, из глубокого детства, как старый, истрепавшийся жилет из овечьей шкуры. Он помнил, как носил его еще ребенком. Иногда же воспоминания оказывались яркими и четкими, как вышитый рисунок на потрепанной холщовой торбе, в которую бабка собирала с ним травы в лесу.
Так что к вечеру он не столь уж сильно продвинулся в своем деле, постоянно отвлекаясь на что-то. Но вспомнить и понять как можно больше казалось ему важным. Чтобы быстрее разрешить себе вернуться к Инге.
Около шести вечера его и вовсе оторвали от уборки. На небольшом участке перед хатой, где он и не думал косить траву, появилась женщина лет тридцати. Она то и дело останавливалась, тяжело и испуганно дыша. Оглядывалась назад, будто сомневаясь.
Нестор вышел на крыльцо, буквально слыша, как дрожат легкие незваной пришелицы. Ей было страшно не меньше, а может и больше, чем его вчерашней собеседнице. Но не от того дыхание гостьи так сбилось. Женщина несла на руках ребенка, мальчика лет пяти. Несмотря на то, что дети в таком возрасте весьма охотно бегают сами, зачастую оставляя родителей далеко позади, этот мальчишка даже не пытался высвободиться из крепких материнских объятий. Нестор видел тяжелое и душащее ребенка марево болезни, окутывающее голову, руки и ноги. Даже пожелав, мальчик не смог бы пошевелиться. Вероятно, он еще ни разу в жизни самостоятельно не ходил. Возможно, садился. Верхняя часть тела мальчика была чуть свободней от этого темного, переливающегося клубка хвори.
Завидев его, мать с ребенком остановилась. Нестор ощутил, как в ней плеснулся дикий ужас. Это разрасталось сильнее в нем, чем больше Нестор проводил времени в Карпатах, чем больше вспоминал и открывал в себе и своем прошлом. Он ощущал эмоции и страхи, порывы и желания людей. Но все же, словно сквозь плотную шерстяную ткань. Не так, как Ингу. Никого он не ощущал настолько полно, будто самого себя.
Пришелица боялась сейчас. Но женщина все же пересилила это. И начала приближаться к нему, продолжая крепко держать сына. Нестор уже знал, для чего они пришли. Отчаяние оказалось сильнее страха. Сильнее здравого смысла и доводов рассудка. Отчаяние и материнская привязанность, которую Нестор так же видел в женщине, привели ее сюда, видимо, едва успели разнестись по селу слухи о его появлении и прошлом семьи Нестора.
Шорох становился громче с каждым шагом приближавшейся гостьи. Как и голоса в его голове. И каким-то образом, куда отчетливей, нежели ранее, Нестор осознал – он знает, что делать. Возможно потому, что сейчас был готов принять себя.
– Он не выздоровеет полностью, – произнес Нестор первые слова после расставания с Ингой, едва женщина остановилась перед ним, не успев еще и рта открыть. – Но сможет управляться сам. И ходить. Это будет долго, больно и мучительно.
Женщина задохнулась, а потом разрыдалась.
– Пусть. Я согласна. На все. Только бы ему лучше стало, – сквозь рыдания прошептала она.
– Приходи завтра.
Больше ничего не добавив, он отвернулся и ушел назад в дом. Точно, как делала его бабка, которую сейчас стал больше понимать. Не потому, что был так занят или нуждался во времени. Это было первым шагом в лечении, испытанием этой женщины: действительно ли она готова к тому, что ее ждет. Обладает ли хотя бы терпением.
Женщина на следующий день пришла опять. Он больше с ней не разговаривал. Только жестами показывал, что она должна делать, пока сам занялся мальчишкой.
Инга не разговаривала, почему-то не испытывая желания нарушать тишину между ними. Такую непривычную. Уютную. Счастливую. Спокойную. Нет, не спокойную даже. Умиротворенную.
И дело было не только в том, что она сама испытывала безграничное и искреннее счастье от его присутствия рядом: настоящего, осязаемого, живого. Но и в самом Несторе.
Он всегда был образцом невозмутимости и уравновешенности. Спокойствия. Ну, почти всегда. Когда дело не касалось тех безумных всплесков страсти и секса между ними, когда речь шла не о ее «якобы страдающей с его точки зрения» безопасности. Но в остальное время он демонстрировал безупречную собранность и контроль над собой. Однако она все равно тогда ощущала, что это его волевое усилие – контроль и спокойствие. Под всем этим, в самой глубине натуры Нестора что-то бушевало и бурлило, вырываясь на волю, едва он добирался до нее, едва касался Инги. И этот шорох, про который она сегодня проговорилась: у Инги была совсем сумасшедшая теория (впрочем, ей же простительно), что этот шорох напрямую был связан и зависел от самого Нестора и испытываемых им эмоций. Но она об этом как-то не решилась ему сказать, когда сама устроила такое «представление с шумовыми эффектами». Честно, не специально. Инга понятия не имела, откуда на нее свалилась эта невротическая истерия с удушьем от полного понимания, что он – здесь и жив. Вообще от себя такого не ждала. А стоило бы, наверное, учитывая то, что уже бывало. Возможно, стоит это так же обсудить с Валентином Петровичем на следующей консультации. Вполне вероятно, что он вновь назначит ей какие-то препараты. Правда, придется признаться, что Инга самовольно прекратила их принимать почти месяц назад. Но ей было настолько некомфортно от такого «фокуса» своего организма, что она готова была явиться к врачу с повинной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});