Ее же никогда не спрашивали, чего она хочет, не давали возможности выбрать или решить хоть что-то для себя самой. Всегда важно только то, что Джессика с Нилом хотят.
– Ой, я и не ждала, что ты поймешь! – сказала мама сердито. – У тебя самой дети как звери дикие. Джессика и Нил желают Персефоне только добра.
– Да, только Персефоне от этого добра худо, а то бы она уже попивала шампанское и раскатывала по Кембриджу на велике с плетеной корзинкой вместо багажника в поисках знаменитого слегка чокнутого профессора, который весь в твиде и наградах, и наша юная студентка его охмурит, да? Вместо того, чтобы теперь умолять вас выслушать ее! А мой дикий ребенок, которого я воспитывала не так, как вам представляется правильным, а так, как считала правильным я, ее мать, и разрешала ей быть самой собой, вот она сейчас поедет учиться туда, куда она сама выбрала и поступила сама, и я рада ее выбору, даже если она при этом не сочиняет стихи на китайском языке и не аккомпанирует себе на скрипке Страдивари!
– Ой, хватит молоть ерунду! – отрезала мать. – Бедняжка Джессика. Она опустошена.
– Вот так всегда! – обиделась я. – Бедняжка Джессика, она так страдает из-за результатов Персефоны, только она да ты там убиваетесь, и ни разу никто не пожалел «бедняжку» Персефону, даже никто не озадачился, кто довел ребенка до такого?
– Ой, Эллен, ты просто… – начала было мама, но тут у меня пошел другой звонок.
– Мама, мне Джейн звонит. Я должна ей ответить. И перестаньте наседать на бедную Персефону!
Я отбила ее звонок и ответила Джейн. По ее голосу можно было понять, что она уже подшофе.
– Ма? Ма, тут Персефона мне звонила. Грит, она спецом экзамены завалила, а тетя Джессика и бабуля ее прессингуют не по-детски, а я грю, садись на поезд и приезжай к нам, мы в пабе тебя встретим, упьемся в зюзю, отойдешь чутка, а потом к нам придешь, поживешь, пока все не уляжется, окей, мам, правильно же я сказала?
– Конечно, правильно, – согласилась я и подумала, что еще одного проблемного подростка в моем доме мне только не хватало.
Подъехал Саймон, но не на своей машине, а на такси.
– Я подумал, что будет лучше, если никому не придется сегодня быть за рулем!
Когда мы приехали в ресторан и сели за столик (скатерти и все дела, это был приличный ресторан), я спросила:
– Раз уж ты не за рулем, то не будешь позориться и по бокалу заказывать?
– Чего мелочиться! Бутылку шампанского для разбега возьмем!
– Шампанского? – он меня удивил. – Это же дорого! Ты никогда раньше в ресторане не заказывал бутылку шампанского.
– Ну так раньше и ребенок наш в универ не поступал, не так ли? – он улыбался до ушей. – Расслабься, я угощаю!
Когда принесли шампанское, Саймон поднял тост: «За Джейн!»
– За Джейн, – поддержала я.
– И за нас, – добавил он.
– За нас? – удивилась я.
– Ну, за ее родителей. Что вырастили ее и все такое, – объяснил он.
– Ах, ну да, конечно. За нас!
Дальше я ввела его в курс того, что творилось в доме Джессики и Персефоны, он ржал, как довольный конь.
– Это ужасно, что мне хорошо оттого, что наша дочь намного путевее, чем дочка твоей сестры?
– Нет, мне тоже приятно от этой мысли. Понятно, что там бедный ребенок страдает, но с другой стороны, так и надо этой Джессике, всегда ставила себя выше меня, как сияющий недосягаемый идеал матери, так что я очень довольна, что сегодня она с треском свалилась со всего пьедестала непогрешимости и превосходства. Хотя странное чувство. Вот сдала Джейн свои экзамены, закончился еще один этап, и время так быстро летит, а что дальше делать, непонятно. И Джейн не сегодня-завтра уедет в Эдинбург.
– Да, я тоже не понял, как это случилось, – Саймон потряс бутылку. – Вроде бы только что было, а тут – раз тебе и нету. Я это про детей щас сказал. Как подумаешь, так ваще непонятно. Где Джейн и где Эдинбург? Только что было, а тут – раз и все. Ой, это я щас про шампусик. Давай еще закажем бутылку!
– Ты ж угощаешь, ты и заказывай! Это ж мы должны быть в Эдинбурге, а не Джейн! Ой, блииин, как вспомню, какими мы были детьми тогда. А сейчас Джейн туда же. Я ужасная мать, что так думаю о своей дочери, да?
– Ниче не ужасная. Я понимаю тебя, так странно видеть, что история повторяется на твоих детях. А пока что не в Эдинбурге, а это у тебя дома вечером будет толпа бухих подростков, так что пей давай! Если не можешь остановить движение, надо его возглавить! Выпьем еще, дорогая! Когда еще, как не сегодня, нализаться вдрызг и вдрабадан?
Спустя еще одну бутылку мы решили, что нам достаточно и нужно прогуляться, чтобы проветрить головы.
– У нас-с-с фсе-е-е получилос-с-сь, – свистел пьяный Саймон, – с-с-сами не знали, че-е-е творили-и-и, ваще че к чему, но у нас-с-с получилос-с-сь как-то, да?
– Ага, – пьяно согласилась я, – ус-с-е как-то с-с-само вышло.
Среда, 21 августа
В последнее время я частенько предавалась печальным размышлениям о том, как будет странно остаться в доме одной с Питером, Джейн уедет и даже не будет вспоминать, как я там без нее, а еще чуть-чуть и Питер тоже свалит из дому насовсем, и вот тогда останусь я совсем одна-одинешенька. Но тут у нас на неделю поселилась Персефона, и всю эту неделю меня донимали звонками Джессика и мать, потому что Персефона их блокировала, так что они названивали мне и все уши прожужжали, так что теперь можно сказать, что я прямо с нетерпением жду, когда же мой дом покинут проблемные подростки, перестанут хлопать дверьми, торчать в душе по сорок минут, скулить о несправедливости и непонимании, и наконец-то в доме наступит долгожданные порядок и тишина, и вещи будут лежать там, где я их оставила, и еда не будет испаряться из холодильника к моменту, когда я прихожу с работы вечером голодная.
Надо отдать должное Персефоне: все время, что она у меня жила, девочка была мила и покладиста, кроме тех моментов, когда я пыталась убедить ее поговорить со своими родителями, на что она с гневом говорила, что не будет с ними разговаривать, потому что они ее не слышат, и стремительно уходила из комнаты. Я ее очень хорошо понимаю, ведь сколько раз я пыталась поговорить о Персефоне с Джессикой и мамой,