Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руку Мохов не сложил в кулак, чтобы можно было посчитать пощёчиной, но удар получился чувствительный — если бы не деревце, свалился бы штабс-капитан.
— Господа, прекратить драку! — крикнул старший по званию.
— Это не драка, а пощёчина, — оправдывался Мохов.
— Дуэль... Дуэль... — закричали офицеры.
11
Дуэль на штыках между Моховым и Беловым происходила в 5 часов утра на берегу пролива. Восход ещё алел на вершинах гор. Воронцов согласился быть секундантом у Мохова — после торжественного обеда они подружились.
— Кстати, — вспомнил Мохов, — почему муж Плевицкой не вызвал Скоблина?
— А вдруг убил бы?
И оба рассмеялись. Они стояли вдвоём на берегу — противник только появился вдалеке.
— И вам смешно? — удивился Воронцов.
— Нервное нетерпение. Не могу дождаться момента, когда проткну этого лживого соглядатая, продажного шпиона. Из-за девки накатал на меня донос. На набережной втроём с ней ходили, она выбрала меня — он едва заикаться не начал: как же так? Он же штабс-капитан, у него лир много. Наверное, приплачивают за то, что шпионит за нами.
— Не слишком ли уверены в победе?
— Без уверенности не победишь. А этого шпиончика я запросто уложу. Лишь бы не мешали.
— Убить не дадут.
— А жаль.
Подошёл с неподвижно бледным лицом обречённого Белов. С ним секундант — штабс-капитан Лентулов, и судья поединка — поручик Кривский. Судья, как водится, начал с попытки примирения противников.
— Я ничего не имею против поручика Мохова, — сказал Белов. — Готов забыть обиду.
— А я имею! — вызывающе заявил Мохов. — Забудет эту пощёчину — дам другую.
Тем временем подходили зрители офицеры. Человек 20. Солнце уже поднялось из-за гор, и судья сосредоточенно выбирал места дуэлянтов, чтобы солнце не светило им в глаза. Потом проверил крепление и заточку штыков, объявил, что дуэль будет продолжаться до первой крови, и развёл противников. Все замерли — сейчас начнётся.
— Сходитесь! — скомандовал Кривский. — Бой!
Мохов пошёл на противника тем крепким упругим шагом, каким шагают в бою, в цепи. При таком шаге легко перейти в бег, нанести удар или залечь. Белов приближался осторожно, глядя на противника с ненавистью и страхом. Первые выпады винтовок, первые звуки ударов металла о металл. Поединок на штыках похож на поединок шпажистов тем, что и здесь, и там каждый хочет нанести прямой колющий удар, а противник отбивает оружие в сторону. Неспециалисты всегда со скучным удивлением смотрят, как дуэлянты без конца скрещивают шпаги. Здесь всё произошло быстро.
Мохов сильнейшим ударом отбил винтовку Белова вправо и вниз до земли так, что противник едва её не уронил. При этом Белов наклонился, открыв грудь и лицо. Мохов молниеносно отвёл свою винтовку назад и сделал сильный выпад в лицо противнику. Того спасли сантиметры: штык попал не в глаз, не в щёку, не в шейную артерию, а ковырнул шею сбоку под самым ухом. Белов упал с криком боли, брызнула кровь. Кривский одним прыжком оказался между противниками и крикнул:
— Стой! Дуэль окончена. Победил поручик Мохов.
— Если б штабс-капитан не поскользнулся, — проворчал секундант Лентулов.
— Тогда бы я его проткнул насквозь, — сказал Мохов. — Могу попробовать с вами. Тем более, если вы друзья с господином Беловым.
— Я не вижу причин для ссоры с вами, — сказал Лентулов и поспешил отойти подальше от поручика.
По дороге в лагерь Мохов объяснял Кривскому своё отношение к Белову:
— Офицер-доносчик. Разве это естественно? Это соответствует офицерской чести? И, главное, донос — лживый. Будто я уговаривал солдат вернуться в Советскую Россию. Я им говорил, что их там встретят с музыкой и поведут на расстрел. Да они и сами знают. Как я могу быть за красных, когда мы, Моховы — старейший дворянский род в Орловской губернии? Общались с Тургеневыми, Шеншиными, в Ясную Поляну ездили. А он, мерзавец, сочиняет донос из-за того, что девка с набережной выбрала меня, а не его. Как я могу быть за красных? Вы же видели меня, когда Ростов зимой брали. Вы тогда к нашим цепям подходили. Такой хороший был бой, и всё напрасно. Из-за казаков пришлось отступать. Этот Белов сам, наверное, за красных и по заданию Чека ссорит офицеров.
— Белов, конечно, не чекист, — возразил Кривский, — но знаете, поручик, среди нас есть чекисты. Нам об этом сообщили из Москвы. Там знают всё, что делается в Галлиполи.
12
С наступлением лета он почти всегда ходил в Корниловской форме и часто улыбался. Денщик Фёдор не мог нарадоваться: всё у хозяина хорошо, значит, и у него хорошо.
Французская нота оказалась пустой бумажкой. Герой большой войны и «чуда на Висле» генерал Вейган обещал Врангелю содействие, и армию с довольствия не сняли. Генерал Миллер, командующий на Гражданской войне Северной армией, получил 600 тыс. долларов от русского посла в США, у которого остались средства не только царские, но и Временного правительства и даже правительства Колчака. Миллион франков перевёл на нужды армии русский агент в Токио. К тому же Врангель объявил распродажу невостребованных ценностей Петроградской ссудной кассы, эвакуированной в Сербию. Армия жила и даже строила себе памятник.
Проект утвердил Кутепов: каменный курган, а на нём — небольшой мраморный крест. Каждый обитатель лагеря Галлиполи должен был принести камень весом не менее 4 килограмм.
Памятник рос. Цвели цитрусовые, черешни, персики, абрикосы. За городом в степи щедро цвёл шиповник. Генерал выезжал в одиночестве на автомобильную прогулку не для любования цветочками, а чтобы спокойно обдумывать происходящее.
Орден Александра Невского создавать рано — Врангель поймёт, что это против него. Однако надо признать, что, кроме Кутепова, нет генерала, который мог бы командовать войсками в будущей войне с красными. И после обязательной победы он один может стать диктатором России. Он знает, как наводить порядок в этой стране. Но власть... Напрасно и барон мечтает. Есть великие князья Романовы: и Николай Николаевич, и Кирилл Владимирович. На высшую власть генерал Кутепов не претендует, но эта высшая власть без него не сможет существовать. Вот Врангель... С ним надо быть очень осторожным.
Возвращение в лагерь — возвращение к неразрешимым проблемам. На этот раз совершенно неразрешимым. Те же осколочки солнца гребешками в проливе, те же алые пятна цветущего шиповника в горах, та же радостная мысль о скором приезде Лиды, но у штаба стоял Штейфон с потемневшим от надвигающихся бед лицом.
— Александр Павлович, вы сейчас не ехали через порт? Не видели болгарский пароход?
— Не видел. А что это за объявление вывешено у дверей штаба? Разве я приказывал?
— Это и есть объявление о пароходе. Французы приклеили, и офицер просил под мою ответственность, чтобы не срывали. Объявляется набор желающих уехать из лагеря на работу в Болгарию. Здесь указано, что русское командование не имеет права препятствовать людям уезжать.
Кутепов просмотрел объявление, вздёрнул бородку, посмотрел на Штейфона так, будто он в чём-то виноват, и молча направился к своему дому. Пройдя несколько шагов, обернулся и сказал:
— Никаких мер не принимать. Пусть уезжают.
13
Утром дежурный доложил, что на пароход погрузились более 700 человек и люди продолжают туда идти. В лагере — смятение, собираются группами, обсуждают.
— У вас всё? — спросил генерал.
— Так точно.
— Тогда возьмите этот приказ — я его подписал. Передайте генералу Штейфону. Пусть оформит и немедленно доведёт до сведения всех офицеров и солдат лагеря.
Прибежал взволнованный Штейфон.
— Александр Павлович, — воскликнул он. — Они уйдут все. Они устали от недоедания и дисциплины. Сегодня брошены все работы. Даже камни к памятнику не носят.
— Мы с вами, Борис Александрович, не поедем в Болгарию? Нет? И кроме нас, ещё кто-нибудь не поедет. Так давайте же работать.
— Но вы же дали пять дней свободного выезда с 23 мая по 27-е! За эти дни могут уехать все.
— Да. По 27-е. Уехавшие позже считаются дезертирами. В лагере сейчас почти 8 тысяч русских офицеров. Никогда не было и не будет, чтобы тысячи русских офицеров добровольно, без всяких угроз сорвали с себя погоны ради того, чтобы превратиться в чернорабочих. У нас с вами много работы. Надо заканчивать памятник. Скоро приедет Лида, и я обещал ей показать готовый памятник и организовать торжественное открытие. Давайте подумаем, как это лучше сделать.
27-го Кутепов поздравлял Штейфона, посмеиваясь: в Болгарию выехали всего 2000, в большинстве своём солдаты.
- Наука умирать - Владимир Рынкевич - Историческая проза
- Красное Пальто: история одной девочки - Наталья Игнатьева – Маруша - Историческая проза / О войне
- Бурсак в седле - Поволяев Валерий Дмитриевич - Историческая проза