— Я не отрезал! — сам изумился доктор Хирт.
— Он стал Бесполым, — сказал доктор Зиверс.
— Думаю, это гусеница, — сказал Отто Скорцени.
— Вас из дас?
— Он может стать Гермафродитом.
— Надо посмотреть, что у него внутри, — сказал доктор Хирт.
— Больше вы его не получите, — сказал Отто.
— По штатному расписанию, он мой еще на одни сутки.
Семена перевели в отдельную палату. Хирт решил ночью провести вскрытие и отослал на ночь домой всех сотрудников. Чтобы не было лишних свидетелей. Семен бежал практически из-под скальпеля. Хирт распял его как лягушку. И уже сделал один надрез. И Семен вспомнил тогда удар, которому обучил его Отто Скорцени. Этот удар Сириус изобрела, между прочим, Майя Плисецкая. Хотя она изобретала не удар, а движения ногами. Нога поднимается, не опускаясь. Или, что то же самое, нога поднимается, оставаясь на месте.
— Ах, ты мой экспериментальный лягушоночек, — прошепелявил доктор Хирт, — сейчас мы посмотрим, что у тебя внутри. Он обернулся и не поверил своим глазам: нога направлялась прямо на него, прямо на его затылок. Как?! Ведь доктор приковал интересного пациента к столу железными цепями.
Хирт не успел воскликнуть:
— Теперь я точно знаю, что удар Сириус существует!
Хирт упал рядом с железным столом, но Семен еще не мог понять, как освободиться от цепей. Но все же это у него получилось. Как? Он и сейчас еще толком не мог рассказать.
Между Русланом и Семеном было не меньше пяти метров. Борец решил больше не рисковать и вынул сзади из-за пояса пистолет. Семен закрыл глаза.
— Боишься, белый? — Руслан помолчал. И добавил: — Это твое право. Я очень хочу вернуть моё оружие. Но еще больше я хочу убить тебя. Ничего не поделаешь. Мои желания для меня закон.
Курок начал движение. Семен выдохнул и нога его начала движение по кривой Сириуса. Пять метров! Разве можно достать противника с такого расстояния? Даже Жан — Клод Ван Дамм не допрыгнул бы. Роберт де Ниро? Нет. Брюс Ли? Даже Брюс Ли не смог бы достать противника с такого расстояния. Чак Норрис? К сожалению, и он бы погиб в этой ситуации. Нинзя? Может быть. Но только если бы это был древний нинзя. Настоящий маг.
И все же выстрел раздался. Но пуля прошла мимо Семена. Удар Сириус снес голову Руслану чуть раньше, чем пуля вылетела из ствола и пуля изменила направление.
Нина была еще жива. Но к сожалению не могла идти самостоятельно. Нога долго была зажата под сиденьем и совершенно онемела. Семен поднял Нину на руки и понес к берегу. На обрыве, где стоял пулемет Руслана, Семен споткнулся, и они оба с Ниной скатились к самой воде, где ребята так и продолжали играть в карты. Теперь они прервали игру и уставились друг на друга.
— Надо ремонтировать ракету, — сказал Петька.
— Это долго, не успеем, — сказал Пашка.
— Я попробую. Думаю, там просто отошел провод зажигания.
Паром уже почти пересек Стикс, когда Паша и Петя догнали его на своей ракете.
— Ну вот, вы успели, — сказал Петр. — Перегружайтесь, осталось всего несколько секунд.
— Несколько секунд до чего? — спросила счастливая Нина. Семен нес ее на руках к перекинутому с парома трапу.
— До Конца Света, — ответил Павел.
— А вы как думали, — добавил Петр, — здесь у нас все серьезно.
Дубровский расстегнул ворот рубашки. Ну и жара!
— Чё, запарился, паря? — спросил Добрыня Никитич.
— Да, — он вытер пот мокрым платком. И добавил: — Я отсюдова сбегу. Я в ваших разборках ни бельмеса, ни гугу.
— А я что буду делать? — спросил Ворошиловский Стрелок. — Я пешком ходить не буду.
— Но все люди как-то ходят.
— Как ты не понимаешь, Дубровский, я же богатырь.
— По-вашему, богатырь всегда должен быть Гермафродитом? Я могу отработать две недели, как положено.
— Нет, ищи замену.
— Где ее взять? Здесь нет никого, кроме трех богатырей.
— Правильно, тебя может спасти только чудо.
Подъехали Илья Муромец и Олеша Попович.
— Что? — спросил Илья Муромец.
— Как? — спросил Олеша Попович.
— Никак, — ответил Добрыня Никитич. — Половцев как не было, так и нет.
— Н-да, — печально протянул Олеша Попович, — пустыня. И — слово на е с приставкой: от — некого.
— В принципе не в этом дело, — сказал Илья Муромец. — Просто ситуация угрожает напрямую нашей жизни. Мы должны сражаться и побеждать. Слово на букву П — наступает узе.
— Отпустите меня ребята, а я взамен скажу вам, где искать источник вечной жизни.
— Хорошо, говори, — без запинки пробормотал Илья Муромец.
— Ну вы точно обещаете? — Дубровский смахнул со лба капли пота.
— Я всегда точно обещаю, — Илья переступил с ноги на ногу. Терпение его кончалось. Он уже готов был дать отмашку этому, как его, Добрыне Никитичу, чтобы зарубил на — слово на х — этого забияку.
— Нет, точно, точно? — опять полез в бутылку Вован. Ну, допрыгается!
Олеша уже потянул из ножен свою огромную буденовскую саблю. О-острая! Как бритва.
— Узе пора? — он посмотрел на Илью.
— Нет, нет, я отвечаю. Езжайте в Америку. Там сейчас начинается Война Севера с Югом. Будете этим, как его, Вашингтоном.
— Нет, я буду Югом, — сказал Муромец. — Хоть будет реальная возможность — слово на букву е с приставкой: от — этих янки в хвост и в гриву. — Он радостно потер руки. Но тут же добавил: — А Черчилля, случайно там не будет? Нет? Жаль. Но ничего, потом разберемся. Он устроил нам Железный Занавес, но мы и так уже почти в Голливуде.
Скоро, как говорится, этот парень своих не узнает.
— Значит, вы согласны? — радостно подпрыгнул Дубровский.
— Да, но вы тоже поедете с нами. Ведь вы легко можете нас кинуть. Не правда ли?
— Тов… — начал заикаться Вован. — но вы же обещали отпустить меня.
— Конечно. После победы мировой революции.
— Не понял?
— Ну, как только Юг победит Север.
— Этого не произойдет. — Дубровский горько заплакал. — Я так навсегда и останусь ослом.
Музей Александра Сергеевича Пушкина.
Маленький мальчик дергает папу за рукав.
— Лосадь пласет. Посмотъи, позалуйста.
— Действительно. Просто удивительно, — сказал папа и потащил сына в другой зал. Но Пабло убежал незаметно, пока папа рассматривал эротические картины древнего востока. Он пытался найти у древних Звезду Собаки.
— Должна, должна быть! — время от времени бормотал он.
Сын подошел к Картине Репина Приплыли и вынул из заднего кармана коротких штанишек маленький складной нож. Картина находилась высоко, и Пабло подтащил скамейку, предназначенную для уставших от высокохудожественных наслаждений посетителей. Он вырезал плачущую лошадь.