Читать интересную книгу В театре и кино - Борис Бабочкин

Калькутта

С воздуха Калькутта производит очень внушительное впечатление. Громадный город, освещенный вечерними огнями, эффектен. Но вот мы въезжаем на узкие улицы Калькутты, и это впечатление блекнет. Бедность, дошедшая до грани нищеты, бросается в глаза с первых же кварталов, по которым мы едем с аэродрома в центр города. И когда маленькие азиатские постройки ближе к центру сменяются громадными домами европейского типа, - ощущение бедности только усиливается.

Город наполнен угарным дымом, трудно дышать, трудно смотреть - дым ест глаза. На тротуарах, в подворотнях домов горят маленькие костры, под жестяными таганами тлеют угли, отравляя вокруг воздух, уже и без того отравленный. Бездомные готовят свою скудную пищу здесь же, на улице. В Калькутте их больше миллиона на пять миллионов населения. А сколько в Калькутте безработных, - этого, я думаю, никто не знает. Беженцы, бездомные и безработные - вот что определяет лицо Калькутты. И хотя есть в ней и роскошные магазины, и громадные дома, и кварталы богатых особняков, и целые "комбинаты" разнузданного веселья, - нищета, бедность и грязь - вот ужасающие особенности этого города-спрута, города-ада. Самое гнетущее, самое тяжелое, самое печальное впечатление в моей жизни - это впечатление от Калькутты.

Кажется, что все вековое горе ограбленного, обиженного, униженного народа воплотилось здесь. Мы, советские люди, ненавидим колониализм, мы полны сочувствия к странам, освобождающимся от колониального гнета, мы воспринимаем несправедливость колониализма как аксиому. Но только тот, кто видел Калькутту, в полной мере поймет ужас колониализма. Калькутта полна памятников, оставленных здесь англичанами. Лучшее здание города "Викториа мемориал" - музей-памятник королеве Виктории. Но эти памятники - пустяки по сравнению с тем памятником колониализму, который представляет собой весь кошмарный облик современной Калькутты с ее бедностью, нищенством, проституцией, с ее беженцами и бездомными, с ее безработицей, кабацкой роскошью и антисанитарией.

Импозантный фасад Калькуттского гранд отеля был нам знаком уже давно по многочисленным рекламным фотографиям туристских компаний Индии. Вблизи он оказался не таким уж роскошным. Мы долго заполняли анкеты в вестибюле гостиницы и расписывались в разных гроссбухах. Потом шли по каким-то закоулкам, маленькими дворами, под пальмами, около пивных баров, под оглушительный грохот джазов, пока не нашли свой подъезд и не поднялись на грязном лифте на шестой этаж одного из корпусов отеля. Да, этот номер, как говорят, видал виды... Сам воздух комнаты, выходящей на крышу, казалось, наполнен миазмами столетней грязи и беспутства. После идеальной чистоты государственных отелей Индии в комнате Калькуттского гранд отеля, принадлежащего английской компании, мы почувствовали себя потрясенными. Но делать было нечего, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Единственное, чего мы все-таки добились - нам сменили грязное постельное белье. И его сменили на такое же грязное, но выглаженное.

Ночью мы с теплым чувством вспоминали и бомбейских петухов, и мадрасских комаров. Потому что перед ночными шумами Калькуттского гранд отеля меркнет все. Три джаза в разных ресторанах транслировались по радио и гремели до трех часов ночи. Они прерывались только хором "прекрасных герлс", и трудно сказать, что было хуже. Это была поистине тревожная ночь. От шума, духоты и вони наших комнат мы решили спастись на улице. Но это была ошибка: на улице всего этого было еще больше.

На тротуарах около каждого дома валялись бездомные. Нищие здесь "работают" ночью, буквально не давая прохода. Это наглые профессионалы, от которых нельзя отделаться небольшой подачкой, - наоборот, она их вдохновляет на еще более энергичные действия. Всю ночь торгуют маленькие ларьки сигаретами и мелкими аптекарскими товарами. Это, пожалуй, даже неудивительно в условиях уличной жизни Калькутты. А вот то, что почти всю ночь открыты книжные лавочки, где наряду со всякой дребеденью есть много хороших книг, - это удивительно. Может быть, владелец такой лавки тоже бездомный и ему все равно некуда идти?

На каждом шагу к прохожим пристают отвратительные молодые люди - комиссионеры, предлагающие ночные развлечения всех наций и континентов. С большой грустью глядели мы на индийскую девушку с сигаретой в зубах, с подчеркнуто расхлябанной походкой и американской жаргонной руганью на устах. У подъезда дома остановилось такси, и из него вывалился какой-то "бледнолицый брат наш", на рубашке которого фосфорически светились нарисованные обнаженные красавицы. Горланя песню, он ввалился в дверь. Дети, почти голые, несчастные, бродят по тротуарам до поздней ночи и тоже что-то предлагают, куда-то зовут. Дантов ад! Мы вернулись в отель и заснули тяжелым сном под визг "прекрасных герлс", продолжавших свое выступление на открытой эстраде во дворе отеля.

Следующий день был посвящен осмотру города, и этот осмотр только подтвердил первое гнетущее впечатление. Правда, днем город не развлекается, а торгует, но и в этой тотальной торговле есть что-то несерьезное, пустое, обманчивое. Большинству этих людей, зазывающих нас в магазины, в лавки, расхваливающих свои товары, торговать нечем. Это все - комиссионеры, "люди воздуха", зарабатывающие свой "бакшиш". Мы зашли в здание большого не то крытого рынка, не то пассажа в центре города. Это какой-то лабиринт мелких лавок, из которого трудно выбраться. Боже, какой крик там поднялся! Нас хватали за руки, преграждали дорогу, чуть не насильно заставляя зайти в какую-нибудь лавку, которая совсем нам не нужна. Зазывали, ругались между собой, но когда мы, избежав опасности, проходили мимо, ругали, кажется, и нас вдогонку. Хотелось перекреститься и прошептать: "Чур меня!".

Мы с трудом вырвались на улицу, залитую жарким и тусклым от смрада солнцем, стали в тень и огляделись. Вавилонское столпотворение! И над всем этим на террасах громадных зданий, как флаги расцвечивания на океанском корабле, треплется на ветру разноцветное белье, вывешенное для просушки.

Мы осматривали гигантский порт Калькутты, расположенный в устье Ганга. Огромные пароходы, могучий мост, который у противоположного берега теряется в мутном пыльном тумане. Вдоль берега целые флотилии барок. В них постоянно живут люди, и здесь, в Калькутте, это не вызывает сожаления: все же у этих людей есть какое-то подобие дома... Жарко и смрадно. Ослепительно белое здание "Викториа мемориал" царит над всей окрестностью. Есть в Калькутте громадные парки с чудесными газонами, и не такие пыльные, как весь город. Но там почему-то никто не гуляет. В деловом городе вся жизнь концентрируется вокруг торговых улиц и базаров. Большая площадь одного из парков огорожена забором - там загон для коров, которые становятся бедствием города. Их некуда девать, и они плодятся без зазрения совести. Странный город!

Вечером мы поехали в театр "Бишварупа", старый профессиональный драматический театр Бенгалии, насчитывающий уже восемьдесят лет существования. Мы долго ехали по путаным улицам, пробиваясь через толпу рикш, повозок, людей, коров, сворачивали с одной узкой улицы в другую, еще более узкую, иногда стояли вместе со всем потоком, потому что впереди деликатно прогоняли разлегшуюся посреди улицы корову. Наконец мы доехали до театра, похожего на бетонный сарай. Там вместо фойе оказался дворик с цветами, а перед входом стоял небольшой памятник, как на могиле.

Прежде всего нас познакомили с хозяином театра. Для этого пришлось подняться на крышу, где в небольшой каменной будке с надписью: "Дирекция", сидел толстый молодой

индиец, одетый по-европейски. Он весьма равнодушно позволили нам осмотреть сцену. На этом наше знакомство кончилось.

Но наши коллеги - бенгальские артисты оказались хорошими товарищами. Они, очевидно, были взволнованы нашим визитом и проявили большое радушие. За кулисами бенгальского театра нам было все знакомо. Все в общем такое же, как у нас. И актеры такие же. Очевидно, наша профессия кладет свой отпечаток на человека, независимо от его национальности. Пожилые тихие актеры были приветливы и вежливы по-особенному, как могут быть любезны, добродушны и вежливы только старые актеры. Они тихо говорили нам, что будут очень счастливы играть сегодня, зная, что их смотрят представители великого искусства Советской страны. А молодые старались показать свою независимость и незаинтересованность в нашей оценке их игры.

За кулисами все ходили без грима, в тех костюмах, которые обычны для индийцев среднего класса, скорее бедных, чем зажиточных. Никто не гримировался. Мы подумали, что еще рано. Нам показали сцену, довольно примитивную, низкую, но необычно глубокую, с нашей точки зрения. На ней уже стояла декорация, изображавшая улицу. Печать провинциализма лежала на всем. Это напоминало театр в небольшом губернском городе до революции. Правда, на сцене калькуттского театра был оборудован вращающийся круг. Это, очевидно, было гордостью театра, на него обращали наше внимание несколько раз.