– Mudak ты, Жан–Поль, – сказал Рашен.
– Сами вы мудак.
– Ты неправильно переводишь. Русский mudak и английский мудак – совсем разные вещи. По смыслу близко, а интонация другая. То, что ты сказал, по–русски будет hui. Это всего–навсего член, причем в очень грубом варианте. А mudak… – Рашен мечтательно закатил глаза. – Хороший был у нас язык, Жан–Поль. Глубокий. Был, да сплыл.
– Не нравится мне ваше настроение, драйвер.
– Мне тоже, Жан–Поль.
– Неужели вам не надоело плясать под чью–то дудку? Неужели, если мы придем на Землю и нас там реабилитируют, вы им все простите? Эту жуткую подставу, что – простите?!
Рашен сделал неопределенное движение глазами.
– Какой–то сраный Рабинович его пожалел, а он уже счастлив! – заявил Боровский в пространство. – И всех уже простил!
– Был у нас такой писатель – Лео Толстоу, – сказал Рашен. – Я, правда, его не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.
– Это вы к чему? – не понял Боровский.
– К тому, что сейчас об общественном благе печется Совет Директоров. И если объявится кто–то, кто болеет за общество еще сильнее, его с Земли вышибут. Ты хочешь помирать в одиночестве, Жан–Поль?
– Я, – сказал Боровский гордо, – никогда не помру в одиночестве.
– Еще бы! – усмехнулся Рашен. – Вас, евреев, как тараканов.
– Да идите вы! Я не об этом…
– Знаю, Жан–Поль, – сказал Рашен очень мягко. – Я просто хотел сказать, что, если мы ввяжемся в войну, у нас не будет права на проигрыш. Группа F все еще очень сильна. Война с нами подорвет земную экономику. Независимо от того, кто победит, мы или Совет Директоров, там, внизу, развалится все. И при нынешнем общественном устройстве Земля просто не выживет. А если выиграем мы – что мы будем делать, Жан–Поль? Мы обязаны будем предложить людям пути выхода из кризиса. Обязаны будем все разрушенное перестроить по–новому. Мы взвалим на свои плечи руководство огромным миром. Но куда мы его поведем? Есть у тебя позитивные идеи на этот счет? Экономическая программа? Политические лозунги? Идеологическая база?
– У меня есть очень большое желание сделать людей свободными от монополий. И нечего вешать мне лапшу на уши. На хрена нам лозунги? Народ сам разберется.
– Народ сам не может ничего, – отрезал Рашен. – Его за последние сто лет до такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За него же все решают! Абсолютно все! Ни о чем не надо думать! Я как–то прикинул – отчего это в космосе так много толковых и сообразительных людей. Знаешь отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых. А на Земле это уже ни к чему.
– Так заставьте их! – крикнул Боровский. – Вы сами говорили – от войны там все развалится! Тогда им придется думать, чтобы выжить!
– Честно говоря, я в них не верю, – сказал Рашен. – Не потянут они. Мозг у них давно уже атрофировался.
– Вы их просто мало знаете, шеф.
– Ты их, что ли, хорошо знаешь?
– Ну… Все–таки нас, евреев, как тараканов. У меня большой круг общения.
– И что?
– Да говорю я вам – справятся они!
– Ох, мама! Слушай, Жан–Поль, ну что ты меня, усталого старика, все на подвиги склоняешь?
– А вам что, драйвер, – спросил Боровский, неприязненно морщась, – вдруг понадобился для подвига серьезный повод?
– То есть?
– Сколько вас помню, вы о себе меньше всего думали. В основном для других старались.
– Ну, это ты загнул.
– А как вы с экипажами работали? Да ребята молятся на вас! Вы же их настоящими людьми сделали!
– Молиться вредно, – заметил Рашен. – От этого становишься инфантильным. А насчет экипажей ты не прав. Хороший экипаж – залог выживания корабля в бою.
– Это вы себя убеждаете! – рассмеялся Боровский. – Врете и сами не понимаете, как врете! Я–то вижу! Я ведь не слепой…
– Ты страшно наглый, коммандер Боровский. Нести какую–то чушь перед целым адмиралом…
– Слушайте, вы, – сказал Боровский, подаваясь к Рашену вплотную, – целый адмирал! Совет Директоров подставил вас для того, чтобы сместить. Они Дядю Гуннара загнали в отставку без малейших проблем. А вас, всего–то командира бригады, вынуждены были подставлять. Потому что у вас репутация. У вас реноме. Земля считает, что вы рыцарь. И я уверен – она пойдет за вами, если вы будете тверды. Все, я сказал. Разрешите идти?
Некоторое время Рашен молча жевал губу.
– Знаешь, кто предложил дать боевым кораблям имена литературных героев? Не настоящих героев, а придуманных? – спросил он наконец.
– Какой–то умный еврей. Я забыл фамилию, это же было сто лет назад.
– Ты понимаешь, зачем это было сделано?
– Конечно. Чтобы подтвердить отказ Земли от своего прошлого. Забыть все дурное, что осталось позади. Религии мы стерли, потому что из–за них была Заваруха, и была Полночь. А из литературы выжила только фантастика, потому что все остальные книги несли в себе боль и ненависть. Я согласен с этой идеей, драйвер. Недаром мы и через сто лет так живем.
– Неправильно живем, как ты сам заметил.
– Вы меня не сбивайте, шеф. Я, например, горжусь тем, что наш «Тушканчик» на самом деле – «Пол Атридес».
– Пол Атридес установил во Вселенной мир. Но для этого ему пришлось сначала развязать войну, которая уничтожила десять миллиардов человек. Он был потомственный аристократ, король, и для него это было нормально. А для нас…
– Мы военные, шеф. Так что для нас это тоже нормально.
– Да ни хрена это не нормально!!! – взорвался Рашен. – Не хочу я больше воевать!
– А придется, – сказал Боровский. – Начнем со своих, а кончим чужими. Иначе никак не получится. Снимите розовые очки, драйвер. Когда мы придем к Земле, нас ждет бой. Не простит нас Совет Директоров. И в чужую угрозу он не поверит. Будет драка. И нужно будет победить.
Рашен молча уронил голову на грудь.
– Так я пошел? – спросил Боровский, вставая со стола.
– Выпить принеси, – сказал Рашен очень тихо. – Пожалуйста.
* * *
Средний боевой корабль серии 100 «Пол Атридес» был на полпути к Земле, когда прямо у него перед носом возникла совершенно не похожая на звездолет блестящая кривая штуковина. Не сообрази Рашен, что это, «Тушканчик» протаранил бы сие загадочное явление в момент. Одно дело рассматривать чужака на картинке, и совсем другое – когда он вдруг появляется у тебя на обзорном экране. В первую очередь ты не веришь в реальность происходящего. Когда впереди серебристо замерцало и среди тусклых сполохов нарисовался чужак, Ива, сидевшая за пультом навигатора, первым делом потянулась к лицу протереть глаза. Немного странная реакция для ведущего корабль под солидным ускорением опытного военного астронавта, у которого застегнута усилительная маска.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});