Читать интересную книгу Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

– Пошли, ребята, пошли.

В непрерывный орудийный гул вплелись еле слышные звуки ближнего боя. Хлопки гранат, стрекотание пулеметов. Возникавшие в секунды относительной тишины автоматные трели и выстрелы из винтовок. Стало быть, у четвертой роты началось. Доносился шум моторов – слева пошли штурмовые орудия.

Я почти ничего не чувствовал, даже страха. Он прошел, остался где-то там, в узком постылом окопе, казавшемся теперь надежным и безопасным местом. Покинутым навсегда. Но возвращаться туда не хотелось.

– Вперед, – прошипел Греф, и мы, вертя задами, поспешно стали вползать в проход между оборванных саперами спиралей Бруно. А вот и оно – цвиркнуло несколько раз подряд. Небольшие кусочки металла, калибром семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. Неужто заметили или бьют наугад? Или даже не в нас, а в саперов?

Если вернуться к ощущениям, то было еще всегдашнее опасение чего-то недослышать, недопонять, не сделать и, главное, остаться одному.

– Цольнер, ты как?

– Порядок.

Нас накрыло при следующей перебежке. Я не увидел, кто упал, кто цел, кто ранен, просто повалился на землю и стал выжидать. Теперь однозначно стреляли по нас. По фронту работало два пулемета, справа колошматила пушка, одна за другой просвистели мины.

– Вот ведь уроды! – выругался Браун и, приладив поудобнее пулемет, выпустил длинную очередь. Ответом был снаряд, шлепнувшийся метрах в пяти от него. Браун со своим вторым номером поспешно скатился в темневшую рядом большую воронку. Туда же прыгнул Дидье. Мне захотелось к ним, но было слишком далеко.

Русский передний край взорвался бешеной стрельбой. Плотным огнем нас прижали к земле. В поисках укрытия я прополз мимо свернувшегося в позе эмбриона сапера (край погона с черной окантовкой был виден издалека). Первая встреченная мною жертва второго севастопольского штурма, да упокоит Господь ее душу.

– Продолжаем движение.

Кажется, это был Вегнер, Греф бы сказал иначе. Быть может, Левинский? Голоса я не узнал. Штурмовое орудие слева ударило по русскому пулемету и, похоже, его погасило. Нет, заработал опять.

Я утратил ощущение времени, а посмотреть на часы не решался. Медленно полз вперед, пережидая всякий раз, когда пальба усиливалась. Снова увидел наших – Дидье, Брауна, ротного.

– Как дела, Цольнер?

– Нормально, господин лейтенант.

Чуть позже от проползшего к нам корректировщика минометного взвода мы узнали – на левом фланге наметился вроде успех. Самоходкам удалось подавить русский дот, пехота сумела ворваться в окопы. Правда, ее моментально выбили, но атака возобновилась. Потери немалые – оттого что поперлись густыми цепями, полагая, что русские не успеют очухаться после обстрела. А они, подлецы, очухались гораздо раньше, чем думалось. (Не приходилось сомневаться, что третьей роте здорово повезло с командиром. Повел наступление строго по наставлению, без всяких ненужных импровизаций.)

К Вегнеру подобрался Греф с командиром первого взвода. Они о чем-то посовещались. Нам передали приказ – будьте готовыми к броску. Минут через десять в русскую сторону ударили минометы.

– Вперед!

Мы вскочили – и с ходу напоролись на кинжальный огонь. Практически в упор. Падая, я услышал чей-то щенячий взвизг. Дерьмо.

Мы тоже принялись палить – из пулемета и винтовок. Взводные и отделенные лупили из автоматов. Я бил почти не целясь, на вспышки, целиться было не во что. Передергивая затвор, распластывался по земле, вскидывал голову и бил. Справа, пригнувшись, перебегали фигуры в немецких касках.

– Вперед!

Теперь побежали мы, другие нас прикрывали. Довольно эффективно – выстрелы русских сделались крайне редкими. Впереди громыхнули гранаты, похоже, наши, уже в окопе. Я на бегу выстрелил в возникший над бруствером силуэт. Он исчез, но вряд ли из-за меня. Снова ударили минометы.

* * *

В конечном счете атака захлебнулась. Вместо решительного броска вышла разведка боем. Через пару часов нам дали приказ на отход, и вновь началась обработка русских позиций снарядами и авиабомбами. Нашу роту, по предусмотрительности Вегнера почти не понесшую потерь (впрочем, убитый и четверо раненых тоже имеют цену), перебросили на «обещающий успех» соседний участок, поручив штурмовать занятый русскими матросами пригорок. Овладение им позволило бы разрезать русские боевые порядки. Предварительно дали перекусить.

Там было ничуть не лучше. Мы взбирались ползком по пологому склону. Кое-где средь кустарника возникали короткие вспышки, иногда раздавался треск и вокруг начинали шлепаться русские пули.

Метрах в тридцати от каменной глыбы, торчавшей из ската, наше движение надолго остановилось. Сверху строчил пулемет и летели гранаты. Они взрывались у нас под носом, обдавая жаром и осыпая комьями земли – бывшими ерундой по сравнению с осколками, проносившимися со свистом прямо над головой.

Слева пыхтели саперы с трехметровыми подрывными зарядами. Справа я увидел Левинского, необычайно сосредоточенного, с пистолетом в левой и гранатой в правой руке. В глазах застыла твердая решимость добраться до окопа и закинуть в него эту штуку на рукоятке. Заметив мой взгляд, он шевельнул бровями. Я ответил гримасой взаимопонимания.

Взрыв мины за спиной показался совсем не громким. Я съежился, пережидая, а когда обернулся, Левинского не увидел. Вероятно, его отбросило куда-то в сторону, если вообще не разорвало на части, такое бывает тоже. Зубы сжались сами собой.

Среди непрерывного гула прозвучало еще три хлопка. Нас засекли – или швыряли по площадям, справедливо считая, что тут ползают толпы немцев?

– Хватит думать. Пошел, пошел!

Это был Греф. Тяжело дыша, взводный быстро перебирал локтями, зыркая глазами направо и налево. Стало спокойнее, и я последовал за ним. Боковым зрением заметил Дидье. Бледное лицо светилось охотничьим азартом – тем, который овладевает порой несмотря ни на что. Он толкал перед собою винтовку, в одной ладони сжимая лопатку, стискивая гранату другой. Совсем как недавно Левинский.

После очередной серии мелких разрывов (пронесло и на этот раз) я увидел перед собой закопченную рожу взводного. Показав движением головы на воронку, зиявшую справа от нашего курса, он знаками показал: «Собираемся там». Я кивнул и пополз в ту сторону.

В воронке нас оказалось четверо. Я спросил у Дидье, как его самочувствие, и сообщил о Левинском. Греф подтвердил: «Разнесло в чертям собачьим. Рука мне прямо перед рылом шлепнулась. С золотым обручальным колечком».

– Судьба, – ответил Хайнц.

– При чем тут судьба? – не согласился Греф. – Просто невезение. Случай.

Диспут о дефиниции понятий «судьба», «рок», «везение» и «случай», по счастью, не состоялся. Бедный Левинский. Что скажут при случае обо мне? Да пошли вы в жопу, все.

Я уселся на развороченной железом земле и откинулся спиной на покатую стенку.

– Хорошо устроился, – проворчал насмешливо Греф, заботливо обтирая припасенной ветошью автомат.

– Рекомендую, – отозвался я, занявшись своей винтовкой.

* * *

Мы просидели в воронке несколько часов, с тревогой вслушиваясь в звуки вокруг и изредка получая информацию о состоянии взвода и роты. Переждали третью в течение дня артобработку русской обороны (не без оснований опасаясь, как бы в нас не залепила родная артиллерия). Затем были брошены дымовые шашки и саперы сумели, подтащив свои заряды, подорвать мешавшую нам скалу. Она тяжко обрушилась в пыльных клубах – и мы, швырнув перед собою гранаты, рывком преодолели последние метры, запрыгнув наверху в полузасыпанный окопчик. Там действительно валялся пулемет, но, похоже, его накрыло еще во время артобстрела – настолько он был покорежен. От пулеметчиков вообще ничего не осталось. Пошарив по дну окопа, Дидье подобрал черную бескозырку с золотыми буквами на околыше. «Что написано, Курт?» – «Commune de Paris», – механически перевел я с русского на французский. «Что за фигня? При чем тут Париж?» – поморщился оказавшийся рядом Главачек. Богемец считал себя специалистом по славянским языкам и теперь, усомнившись в моей способности понимать кириллический шрифт, был этим явно доволен. Чем бы дитя ни тешилось…

Не успели мы обосноваться на пригорке, как нас стремительно контратаковали русские. Они бежали почти в полный рост, с разверстыми в бешеном крике ртами. Целой ротой, не меньше, ломая кустарник, с винтовками наперевес. В однотипных военных рубахах, перепоясанных ремнями и выгоревших добела. На некоторых были матросские бескозырки вроде той, что подобрал Дидье. Искрами вспыхивали кончики страшных штыков – ножевых вроде наших и чисто русских, похожих на иглы. Поразительно, сколько порой успеваешь увидеть за пару секунд.

«Что, азиаты, вконец озверели?» – яростно крикнул Браун и, тоже разинув пасть, открыл пулеметный огонь. Мы стали бешено стрелять из винтовок. Главачек, не успевший залечь, прямо с колена бил короткими очередями из русского автомата. Они падали один за другим, вскидывая руки, издавая вопли, хватаясь за животы, вертясь на месте волчком. «Вперед, товарищи, вперед!» – полуобернувшись назад, кричал человек в фуражке – не матросской бескозырке, а обычной армейской с малиновым околышем. Его перерезало пополам, и он повалился в трех десятках шагов от нас, взмахнув напоследок рукой со звездою на рукаве. «Получай, получай, суки!» – как безумный вскрикивал Браун. Я тоже что-то кричал, азарт охватил и меня.