замолвить, при случаѣ, слово о ней. Белла, среди фразы, какъ будто невзначай, приподняла голову, и замѣтивъ голову моей жены, просунувшуюся въ окно, искусственно вздрогнула и вскрикнула:
— Ахъ! Хаечка, какъ ты испугала меня, противная! Зайди же въ комнату.
— Нѣтъ, Беллочка, я только хотѣла позвать мужа. Онъ нуженъ маменькѣ.
— Ничего; не экстренно, возразилъ я сурово. — Я еще посижу у Беллы. Я еще не понялъ, въ чемъ дѣло.
Жена хлопнула окномъ и ушла. Белла неистово захохотала, подбѣгала ко мнѣ и охватила мою руку.
— Какой ты умница, Сруликъ! Ты еще такъ молодъ, а уже — настоящій мужчина. Ахъ, какъ мнѣ это нравится.
Мое самолюбіе погладили по шерсти. Я поднялся идти.
— Куда-же ты торопишься, недобрый?
— Пора.
— Струсилъ уже? спросила она презрительно.
— Не говори этого, Белла. Я никого не боюсь; я уже не ребенокъ.
— Такъ отчего же не посидишь еще минутку?
— Не хочу подавать повода къ злымъ толкамъ на твой счетъ. Тебя и такъ довольно пачкаютъ всѣ твои родные.
— Пусть пачкаютъ. Отъ этого я не сдѣлаюсь грязнѣе. Лишь бы ты меня… жалѣлъ. Ну, иди себѣ съ Богомъ.
Дома жена встрѣтила меня цѣлымъ браннымъ фейерверкомъ. Я не удостоилъ ее ни однимъ словомъ; и, со злостью въ душѣ, принялся за обычныя свои занятія. Въ тотъ день, мнѣ однакожъ ничто въ голову не лѣзло. Я злился на всѣхъ и вся. Образъ бѣдной Беллы носился предъ глазами.
Я полагалъ, что послѣ такихъ ревнивыхъ манифестацій, наружные знаки родственной дружбы между женой и ея кузиной прекратятся. Но не тутъ-то было! Женская дипломатія имѣетъ свои особенные законы. Жена продолжала любезничать съ Беллой въ глаза и поносить ее за глазами, а Белла продолжала насъ посѣщуать попрежнему, держась со мною нѣсколько осторожнѣе.
Черезъ нѣсколько недѣль послѣ описанной мною послѣдней сцены, въ одинъ бурный вечеръ, я сидѣлъ въ своемъ жильѣ у окна, и читалъ съ большою сосредоточенностью. Жены не было дома: она вошла съ матерью куда-то въ гости. Я, но обыкновенію, отказался имъ сопутствовать. Наступилъ уже поздній часъ. Вечеръ принадлежалъ къ тѣмъ мрачнымъ ночамъ, которыя, въ Малороссіи, именуются, почему-то, воробьинымъ Темнота была непроницаемая. Небо, черное какъ чернила, изрыгало цѣлые потоки дождя. Поминутно разсѣкалось оно ярко-огненною, извивавшеюся полосою молніи, а изъ дальнихъ сферъ доносился глухой рокотъ грома. Несмотря на ливень, ночной воздухъ не только не освѣжался, но какъ будто дѣлался еще удушливѣе, и свинцомъ ложился на легкія. Я растворилъ окно и, не обращая вниманія на усиленную дѣятельность стихій, въ буквальномъ смыслѣ слова зачитался. Я читалъ одинъ изъ тѣхъ безцѣльныхъ, неосмысленныхъ романовъ стараго покроя, безъ направленія и безъ всякой зрѣлой идеи, которые, казалось, создавались единственно для того, чтобы расшевеливать лѣнивое воображеніе засыпающей публики. Мое воображеніе, и безъ того довольно крылатое, подъ вліяніемъ вычурнаго сюжета романа, разыгралось до уродливости.
Вдругъ за окномъ послышался шорохъ женскаго платья. Я вздрогнулъ. Я не рѣшился повернуть голову къ окну, да и не имѣлъ времени, потому что, непосредственно за шорохомъ, двѣ женскія, обнаженныя руки обвили мою шею и сильно стиснули ее. Я невольно вскрикнулъ и быстро повернулъ голову. Мое лицо столкнулось съ улыбающимся личикомъ Беллы. Я раскрылъ ротъ, чтобы упрекнуть ее, но Белла не дала мнѣ произнесть ни слова. Она еще разъ стиснула мою шею и такъ впилась своими пылающими губками въ мои губы, что у меня духъ захватило, и по всему моему тѣлу скользнуло какое-то необыкновенно-пріятное, но вмѣстѣ съ тѣмъ и незнакомое мнѣ ощущеніе…
— Ага, застала я васъ, наконецъ, голубчиковъ! раздался пискливый крикъ моей жены.
Белла отскочила на два шага и убѣжала. Я, сконфуженный до крайности, посмотрѣлъ по направленію голоса. На порогѣ, вытянувшись во весь небольшой свой ростъ, стояла Хайка. Лицо ея пылало, глаза метали молніи, руки были протянуты впередъ, какъ будто собираясь на кулачную расправу. Одинъ скачкомъ она очутилась подлѣ меня.
— Такъ вотъ какъ? Такъ до этого уже дошло? Такъ вотъ почему ты, негодяй, остаешься дома по вечерамъ и посылаешь жену одну? Такъ ты не только еретикъ, но и развратникъ, распутный?
Я началъ оправдываться и оправдывать несчастную Беллу.
Я старался убѣдить разсвирѣпѣвшую ревнивицу, что все это была необдуманная шалость со стороны кузины, что она хотѣла меня напугать только. Я вралъ не ради себя, а для бѣдной Беллы, которую ожидалъ страшный скандалъ. Но всѣ мои хитрыя оправданія ни къ чему не повели. Жена моя неистовствовала напролетъ цѣлую ночь. Мнѣ было досадно на Беллу, заварившую всю эту кашу, но въ душѣ я страдалъ болѣе за нее, чѣмъ за себя. Ея необузданная любовь ко мнѣ, ясно выразившаяся въ ея смѣломъ поступкѣ, чрезвычайно льстила моему самолюбію.
Съ бѣдненькой кузиной отнынѣ были пресѣчены всякія отношенія. Вся эта исторія, однакожъ, благодаря разсудительной тещѣ, не были предана гласности. Ссора наша съ женою продолжалась долго, пока теща, убѣжденная въ моей невинности, не умаслила свою, ужь черезчуръ расходившуюся дочку.
Такимъ образомъ, фундаментъ нашего супружескаго счастія былъ заложенъ въ первый годъ брака, по всѣмъ статьямъ, такъ основательно, что онъ впослѣдствіи не только ужь не пошатнулся, но крѣпчалъ съ каждымъ годомъ все больше и больше. На этомъ прочномъ фундаментѣ построилось наше семейное гнѣздо; а въ этомъ гнѣздѣ поселился, вмѣстѣ съ нами, и тотъ демонъ супружества, который спеціально занимается науськиваніемъ супруговъ другъ на друга.
Повѣрьте, любезные читатели, этому демону не скучно было жить съ нами…
II. Музыкальная теща
На дворѣ стояла плаксивая осень. Хмурое, сѣрое небо вполнѣ гармонировало съ моимъ мрачнымъ настроеніемъ духа. Былъ одинъ изъ тѣхъ тоскливыхъ дней, въ которые ипохондрики и страдающіе сплиномъ охотно подводятъ итоги своей постылой жизни. Я былъ въ разладѣ съ женою вслѣдствіе какой-то придирки съ ея стороны. Семейныя ссоры, хотя съ виду мелочныя и непродолжительныя, если онѣ часто повторяются, получаютъ характеръ страшной пытки. Казалось-бы, что значитъ одна капля воды, падающая на крѣпкій черепъ здороваго человѣка съ извѣстной высоты? Но если эта капля падаетъ разъ, другой, сотый, милліонный и пойдетъ стучать по одному и тому-же мѣсту, — этотъ крѣпкій черепъ затрещитъ подъ тяжестью ударовъ этой одной легкой капли. Вооружившись житейскою философіею, я долго сносилъ придирки моей половины, относясь къ нимъ, какъ взрослый человѣкъ относится къ дѣтскимъ капризамъ. Я видѣлъ, что меня и жену раздѣляетъ цѣлая пропасть, и что эту пропасть можно пополнить только тогда, когда кто-нибудь изъ насъ рѣшится бросить туда свои убѣжденія и свой характеръ.
Но всѣ наши диспуты ни къ чему не вели; всякій цѣпко дергался своего мнѣнія, и пропасть зіяла попрежнему,