заметит, заинтересуется, и на этом мои прогулки закончатся раз и навсегда. Второй раз они так не сглупят, и даже не сказать, что это несправедливо — Агнесса действительно натворила дел. Что же мне предпринять?
Взгляд заметался туда-сюда: хаотично перемещающиеся люди ставили низкие деревянные скамейки прямо на землю, почти как там, в храме… Я отстранённо подумала о том, что взволнованными от пропажи реликвии и грядущего конца света они тоже не выглядят: деловые собранные люди на своём рабочем месте. Вероятно, о пропаже фелиноса вообще никому из рядовых служителей неизвестно, не зря же Стая не знает о причинах дополнительных молитв!
Мне надо переместиться, мне надо уходить отсюда…
— Принесу вам стасидию, — всё так же дружелюбно улыбнулась лирта Стая и наконец-то ушла, а я попятилась — вроде бы никто не обращал на меня внимания — и, с трудом сдерживая желание перейти на бег, двинулась к подземному проходу. Только бы успеть выйти, только бы ни с кем не столкнуться по дороге!
Подземный проход, вопреки моим опасениям, был открыт. Едва не перекрестившись — но вовремя решив не гневить лишний раз Тирату, мало ли что, — я сбежала по ступенькам и буквально врезалась в чью-то широкую грудь.
О, нет.
Только не…
— Лирта?! — тихий, но отчётливый голос, лицо слабо различимо в темноте, но не узнать его я не могла. — Ну что вы здесь забыли, особенно перед Тритием, кто вас просил соваться в самое пекло?
И ещё один голос, за спиной, тоже, к сожалению, знакомый, до отвращения — именно в его исполнении я узнала в Винзоре историю своего преступления, а парой часов ранее прослушала целую речь о грядущей Венуте.
Верховный. Пока что он видит только мою спину, но вот-вот…
— Меня не предупреждали о вашем визите, Лигран, а ведь я настоятельно просил вас не заходить на мою территорию. С вашей стороны это так… опрометчиво.
Глава 54.
Напряжение, исходящее от Лиграна, ощущалось мною физически. Зрение быстро адаптировалось к темноте, и я, стоящая почти вплотную к нему, подняла глаза, не в силах отойти назад, потому что любое движение назад приблизило бы меня к жрецу, а между ними двумя я однозначно выбирала лирта королевского следователя. И сейчас я смотрела ему в лицо, понимая, что страха перед ним не испытываю вовсе, несмотря на все странности его поведения: тот момент, когда он прикасался ко мне в Винзоре, так неприятно, до тошноты, когда столь легко согласился с моим арестом, когда вышел из винзорского зала во время казни. Если бы не это мёртвое тело, я бы даже подумала… Но верить ему нельзя. Ни верить, ни доверять, как бы ни хотелось.
Правда, в данный момент у меня нет другого варианта, только замереть и надеяться на то, что следователь не сдаст особо опасную государственную преступницу, которая когда-то дарила ему успокоительные травы и заваривала чай, а теперь стояла ни жива ни мертва, уткнувшись носом в чёрную ткань плаща на его груди.
Лигран, конечно, не ожидал увидеть меня здесь. Выглядит он… неважно, впрочем, вряд ли удивление — единственная тому причина. Губы напряженно сжаты, по бледному гладкому лицу, такому картинно-красивому и правильному, пролегли тёмные тени, словно он не спал несколько суток подряд, кажется, на висках даже застыли капельки пота. Но голос звучит ровно, взгляд карих глаз с зелёными крапинками устремлён поверх моей головы:
— Прошу прощения за нарушение договорённостей, поверьте, что без особых на то причин я не пошёл бы на этот шаг, но сейчас, когда ни вы, ни мы так и не смогли отыскать девушку, а роковая дата приближается, я считаю, что не время обращать внимание на неподтверждённые предрассудки прошлого, и мы могли бы забыть прежние распри и недопонимания, объединиться ради общей цели. И в данном случае я выражаю не только свою личную волю, но являюсь непосредственным вектором королевского волеизъявления, так что…
Его речь, такая витиеватая и такая гладкая, как барельеф на стене храма, течёт ровно, монотонно, усыпляюще, почти без пауз, так что прервать его вежливо не представляется никакой возможности. И в то же время между нашими телами проскальзывает его рука, пальцы, мазнув по шее, скуле, застывают напротив моего лба, близко-близко, не касаясь кожи, буквально в паре миллиметров. И даже своим онемевшим лицом и мертвой плотью я чувствую легкое покалывание и тепло, нет, уже не тепло — жар, исходящий от его руки. Он словно пытается меня погладить через невидимое стекло, пальцы порхают рядом со лбом, глазами, щеками, носом, губами, подбородком. Раскалившаяся кожа горит, плавится, вот-вот закапает на пол растаявшим воском.
— … возможно, в знак временного вынужденного перемирия вы разрешите мне присоединиться к Тритию и от лица королевской фамилии вознести мольбу Тирате о скорейшем…
— Лигран, сейчас не место и не время, — голос Верховного приобретает обманчивую опасную мягкость. — Простите мне моё негостеприимство и излишнюю резкость, причины которой, впрочем, известны вам не хуже, чем мне. Прошу. На Тритий всё же не приглашаю, но и стоять вот так…
Я, так и стоящая к лирту Веритосу спиной, не вижу, но чувствую, как он смещается, отходит в сторону, уступая дорогу, и впервые меня посещает мысль о том, что своим присутствием здесь я не только подвергаю себя опасности, но и дискредитирую следователя, который вроде как меня покрывает. Допустим, мне снова повезёт, и я удеру сквозь пространство, но вот Лигран! Жрец легко предъявит ему обвинение в пособничестве, а как же иначе: стоял рядом, словно любовничек на свидании, чуть ли не в обнимку, на помощь не звал, в темницу не тащил, будто так и надо.
— Лирта, — как ни в чём не бывало, обращается ко мне следователь. — Перестаньте смущаться, лирт Веритос вас не обидит.
Он меня… что? Не обидит? Не обидит?! Ну, да, убьёт пару разочков да попытает, сапоги предложит