— Увы, часто приходится жертвовать меньшим, дабы сохранить большее, — вздохнул Микеле. — Я бы хотел, чтобы ваш второй дом был здесь, но вряд ли успею это сделать… Однако на дорогу я дам вам достаточно средств, чтобы их хватило также и для жизни в вашем поместье — хотя бы на первое время.
— Нам хватит, потребности русичей ныне очень скромны, — заверила его Дарина. — Для нас главное, чтобы вы помогли нам добраться домой.
— Вы так спешите от меня уехать? — огорчился старик. — Я-то надеялся, что вы еще побудете здесь.
Антон и Дарина не могли ему отказать и пообещали, что немного поживут в Кафе. «Только как бы поскорее передать матери, что мы живы и скоро вернемся?» — шепнул Антон Дарине. «Надо послатьдомой Мартына с Антонием, — нашлась она. — Монахи-странники смогут уехать незаметно, и по дороге их никто не тронет».
Озабоченный судьбой внука, старый больной Микст словно преобразился: осанка его стали прямой, голос звучал бодро и уверенно, глаза молодо заблестели, а лицо обрело твердое и властное выражение. Дарина снова увидела в старом аббате черты молодого воина, некогда спасшего славянскую красавицу Елену и навсегда похитившего ее сердце. Сравнивая деда с внуком, она с невольной гордостью отмечала, как много у них общего, и представляла прежнего Микеле в образе нынешнего Антона.
Чиновники Генуэзской общины в Кафе, пришедшие в дом влиятельного прелата по первому его зову, с удивлением выслушали новость о том, что он желает покровительствовать своему новоиспеченному внуку, но не посмели ему перечить, — тем более что за освобождение Фьяманджело от службы Микеле предложил им немалую сумму.
Уже к вечеру были составлены и подписаны все бумаги, необходимые для безопасного возвращения Антона и Дарины на родину. Но уехать в ближайшие дни они не могли, поскольку обещали Микеле погостить у него еще некоторое время.
Им была отведена лучшая комната в доме, и Дарина с некоторым смущением окунулась в роскошь, недоступную для сельской боярыни, живущей в деревянном тереме с голыми стенами и маленькими окнами из слюды. Две служанки принесли ей нарядное платье непривычного для славянок покроя, и она в первую минуту его отвергла, но потом ей захотелось предстать во всей красе перед Антоном и Микеле. Одевшись с помощью служанок, Дарина оглядела себя в большое венецианское зеркало — предмет, тоже недоступный в славянских теремах. Зеркало сказало ей, что она красива — красива уже не юной полудетской красотой, похожей на обещание, а цветущей, роскошной красотой женщины, умеющей дарить и получать любовь. Но лучше зеркала о ее красоте ей сказали восхищенные глаза Антона.
Наутро Микеле повел молодых супругов показывать город, и Дарина не раз ловила на себе взгляды мужчин, полные жадного интереса. В такие минуты она еще крепче прижималась к Антону, радуясь, что теперь у нее есть любимый, заменивший ей всех мужчин на свете.
Микеле, бодро шагая среди полуразрушенных домишек, рассказывал, какой он видит Кафу в будущем, когда отстроится и расцветет эта главная гавань генуэзцев в Тавриде. Фра Гаспаро, не отстававший от аббата, то и дело предостерегал его от излишнего возбуждения и утомления, но Микеле только отмахивался и шел все дальше.
Наконец он привел своих спутников на берег моря и, протянув руку в сторону горизонта, где голубизна волн сливалась с небом, задумчиво сказал:
— Вот такова была моя жизнь — как морская волна, которая то приближала меня к счастью, то отбрасывала назад, к горю. Впрочем, наверное, это закон любой жизни. Счастье не может быть вечным, как и горе. Мудрость в том, чтобы не отчаиваться в горькие минуты и ценить мгновения счастья. — Он долгим, пристальным взглядом посмотрел на Антона и Дарину. — Недаром знаком моей и вашей жизни стало кольцо. Оно словно круги на воде, символизирующие законы мира. На востоке некоторые люди понимают жизнь как череду превратностей — от счастья к несчастью и обратно. Светлое сменяется темным, расцвет — упадком, единение — расколом…
Он замолчал, задумавшись, аДарина вдруг вспомнила:
— «Все разрушится — и все восстановится, и еще не раз». Микеле взглянул на нее с ласковой, слегка удивленной улыбкой и сказал Антону:
— Твоя жена не только прекрасна, но и мудра.
— Она дана мне судьбой, — серьезно ответил Антон. — Она была первой женщиной в моей жизни и, я уверен, останется последней.
— Также, как и ты для меня, — тихо откликпужмл, Дарина.
Ей было такинтересно и весело в Кафе, что если бы не тревога о сыне и Ксении, то не хотелось бы отсюда и уезжать.
Впрочем, уже через день радость сменилась печалью: Микеле, который, казалось, воскрес для новой жизни, неожиданно слег. Видимо, радостные потрясения и заботы заставили его переоценить свои силы, и теперь он расплачивался за это новым недугом. Фра Гаспаро и пришедший ему на помощь лекарь корили аббата за неосторожность, за опасные прогулки, но он едва слушал их.
Были минуты, когда Дарина замирала от тяжкого подозрения: ей вдруг приходило в голову, что не только прогулки могли быть причиной недомогания, но также успокоительное питье, которым потчевал аббата лекарь: Она надеялась лишь на то, что Микеле достаточно проницателен, знает своих слуг и не даст себя отравить.
Прошел еще день, во время которого Дарина, Антон и верный Луиджи не отходили от больного. Ночью они решили поочередно дежурить у его постели, хотя фра Гаспаро их и отговаривал.
Под утро, когда рассвет уже заглянул в окна золотистыми лучами, Микеле вдруг открыл глаза и внятным, хотя и слабым голосом велел привести священника для исповеди. Дарина беззвучно заплакала на плече у Антона, и супруги вышли, оставив Микеле наедине со священником. Впрочем, исповедь длилась недолго. Скоро аббат вновь позвал к себе Антона и Дарину.
— Слава Богу, я успел сделать для вас все что мог, — сказал он со спокойной улыбкой. — Теперь вы сможете беспрепятственно уехать к себе на Русь. Даже татары по дороге вас не потревожат, у них с генуэзцами уже есть договор о торговых караванах. Спасибо вам, дети мои, что не отходите от меня до последних минут моей жизни.
— Эти минуты не будут последними! — воскликнула Дарина и, не сдержавшись, заплакала. — Мы и так чувствуем свою невольную вину, падре, что из-за нас вы так разволновались и слегли…
— Нет, напротив! Благодаря вам я прожил последние дни своей жизни счастливо и осмысленно. Мне давно уже не было так хорошо, как сейчас. Я покидаю этот мир с благодарной улыбкой. Жаль только, что могу не повстречать в ином мире Елену. Но я надеюсь на эту встречу, ибо ее и моя вера отличаются только земными ритуалами, а Бог у нас один, и он смилостивится над нами, грешными. Ведь мы с ней любили друг друга, как первые христиане, еще не знавшие церковных распрей… Мы любили искренне и простодушно, как первые люди на земле. И вы любите друг друга так же. И да будет с вами покой и радость. Передай этот крест моему правнуку. — Микеле снял с шеи золотой крест, украшенный мелкими бриллиантами, и вложил его в ладонь Антону. — Ну что ж, дети мои, я уже готов ко встрече с высшим судией. Поцелуйте меня на прощание. А я благословляю вас и надеюсь, что Господь тоже вас благословит.