- Кто они? Что это за страшные люди? - спрашивал Найденов, глядя в лица умирающих солдат, одетых в гитлеровские шинели.
Это были власовцы!
* * *
Полки 109-й дивизии до полной темноты преследовали отступавшего противника. Батальон майора Круглова остановился на подходе к реке Салке лишь для того, чтобы заслушать приказ Верховного главнокомандования, обращенный к войскам Ленинградского и Волховского фронтов. Слушая приказ, я мысленно представил себе ликование ленинградцев. Солдаты и командиры ловили каждое слово затаив дыхание, боясь переступить с ноги на ногу, чтобы не нарушить эту торжественную минуту.
Как скрыть радость, когда она наполняет сердце, освещает лица людей, как утренний солнечный луч? Она снимает усталость с плеч солдата, воодушевляет его на новые ратные дела.
Ночью к нам пришло подкрепление. Возвратился из госпиталя и пулеметчик Максим Максимович Максимов. Мы наперебой просили его рассказать о Ленинграде: как теперь живет город? Видел ли он первый салют?
- Невозможно, братцы мои, передать словами, что я в этот день видел на улицах города. Люди, не знавшие друг друга, обнимались, плакали, смеялись, а нас, солдат, ну просто душили, обнимая. Одна пожилая женщина обняла меня и сквозь слезы говорит: "Сынок, я не только тебя обнимаю на радостях, а всю нашу армию, спасибо ей". И надо же случиться такому со мной - ведь в жизни не плакал, а тут, на вот тебе, на глазах у людей разнюнился. Я глотаю слезы, а женщина сухонькой рукой гладит меня по плечу, словно мальчугана, и говорит: "А ты, соколик, не глотай слезы, хватит мы их понаглотались, а теперь можно порадоваться от души". Не знаю, чьи руки насовали мне в карманы шинели папирос, спичек, плиток шоколаду, конфет. За пазухой, ну убей не помню как, оказалась бутылка русской горькой и вот эти шерстяные варежки. Да вот еще, смотрите, нашел в кармане новую трубку. Верно, дядька какой-нибудь догадался сунуть... Это кстати. - Максимов закурил трубку, оглядел нас и продолжал: - А как только прогремел первый залп салюта, ну, братцы мои, тут люди вовсе ошалели: кричали, плясали, протягивали руки к небу, где рассыпались разноцветные ракеты. Первый раз в жизни довелось видеть такую большую человеческую радость... - Максимов умолк. Он внимательно осмотрел слушающих, ища кого-то глазами, затем толкнул меня локтем:
- Осип, а где Зина? У меня для нее есть подарочек.
Я стоял молча, опустив голову. Максимыч хотел что-то сказать, но только потоптался на одном месте, как будто вспоминая, куда ему идти, махнул рукой и, не глядя ни на кого из товарищей, торопливо зашагал к своему пулемету.
На рассвете двадцать девятого января батальон майора Круглова напрямик по заснеженному полю подошел к берегу знакомой нам по сорок первому году реке Салке. На нашем пути в кустарниках, в лощинах, у насыпи железной дороги, где только можно было укрыться от глаз врага, стояли пушки, танки, транспортеры. Под мостом железной дороги стояли две "катюши". Максимыч, установив на позицию пулемет, подошел к ним:
- Гляньте, ребята, на этих красавиц. Спасибо вам, голубушки, от русского солдата за помощь, за бойкий ваш нрав.
Взошло солнце. Перед глазами лежала панорама, знакомая по боям, которые мы вели в этих местах в сорок первом году. Только тогда было лето, а сейчас - зима, тогда мы отступали, а сейчас сурово караем врага. Справа, будто очарованные, стояли громадные ели, сдерживая на зеленых иглах веток огромные пласты снега. В этой тишине явственно послышался стук дятла. В кустике лозы на противоположном берегу реки копошилась какая-то пичуга в ярко-красном кафтане.
Из-за вершин леса, поблескивая в лучах солнца голубизной лака, вылетали одна за другой эскадрильи краснозвездных бомбардировщиков, а над ними высоко в чистом небе, словно пчелки, шныряли по сторонам истребители; воздух наполнился мощным рокотом моторов. Это звучало как грозный голос возмездия справедливой кары за все злодеяния врага. Пичуга вспорхнула с веточки и, как бы ныряя в волнах воздуха, улетела в лес. Позади нас, на земле, работали моторы танков. Самоходные пушки приподняли стволы, как бы обнюхивая воздух. "Катюши" выровняли свои стрельчатые заборы, направив их в сторону селения Ополье.
При виде такой грозной боевой техники, возбужденных лиц лежащих рядом товарищей боевой азарт, как невидимый огонь, загорался в крови.
Батальон майора Круглова под прикрытием танков и самоходок уничтожил жиденькое прикрытие левого фланга немцев, обошел с запада опорный пункт противника в Ополье, оседлал перекресток шоссейной и грунтовой дорог и закрыл противнику путь отступления к берегам реки Луги и к городу Кингисеппу.
В трех километрах восточнее нас горело Ополье. Там танки, авиация и полки 109-й дивизии добивали зажатых с трех сторон гитлеровцев.
- Что же это мы, товарищ командир роты, со стороны любуемся, как наши товарищи дерутся, а? - обратился Максимыч к Романову.
- Не бойся, Максимыч, нас не обойдут.
Пулеметчик молча почесал затылок, искоса поглядывая на смеющихся товарищей.
- Война, Мак-симыч, в-война. Как говорится, всему свой черед, заплетающимся языком сказал Гаврила.
- Чья бы буренушка мычала, а твоя, Гаврила, молчала бы, - отозвался Найденов. - Глянь на себя: за эти дни ты превратился в квашеную дыню от этого паршивого рома, который глотаешь. Даже нос распух, глаза покраснели. Эх! Смотри, не доведет это до добра.
Гаврила пренебрежительно отмахнулся рукой, осклабился:
- Ты за собой следи, снайпер, а мы сами с усами...
Романов внимательно взглянул на пулеметчика и отчетливо произнес:
- Ты, Гаврила, бросай свой ром! Не первый раз говорю. А сейчас уйди от пулемета.
- Спокойствие и выдержка - украшение солдата. А кружка рома крепость дает, чуете? - хрипло проговорил Гаврила, отходя в сторону от пулемета.
Его никто не поддержал.
Вдали от Кингисеппа на шоссейной дороге появились и стали приближаться две черные точки - немецкие мотоциклисты. Лейтенант Романов приказал мне и Бодрову заменить снайперские винтовки трофейными автоматами, закрыть на дороге шлагбаум, а остальным - укрыться.
Командир тщательно проверил нашу экипировку, сказал:
- Ни слова, что бы я ни делал с ними.
- Что затевает лейтенант? - шепнул мне Бодров, поглядывая на прохаживавшегося по дороге Романова.
- Не знаю, будем ждать.
Два здоровенных гитлеровца мотоциклиста с красными от мороза и быстрой езды лицами, увидя нас у закрытого шлагбаума, остановились.
- Пропуск? - обратился к ним по-немецки Романов.
Немцы назвали.
- Куда едете?
- В Ополье.
- Какого черта вам там нужно? Видите, какое там пекло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});