кладовки.
Женя оглядела кухню, проверила, насколько плотно закрыта дверца плиты, послушала сонную тишину в кладовке и пошла в комнату. Уходя, Эркин привернул фитиль, и теперь комната тонула в полумраке. Женя быстро разобрала постель, погасила лампу и легла. Каково ему там, на полу? Интересно, ну, когда-нибудь их оставят в покое? Чтоб не бояться, чтоб не прятаться от всех, чтоб Эркин мог до утра спокойно спать на кровати. Ведь если подумать, то у них только одна нормальная ночь и была. Когда он с заработков приехал. Правда, если честно, они и не спали в ту ночь. Но всё равно, он до утра оставался с ней, а сейчас… что же делать, так уж получилось, что иначе нельзя. Что же делать?
Алабама
ВЧ № 4712
Золотарёв любил водить машину и при малейшей возможности садился за руль. Шофёр нужен… когда он нужен. И разговор за рулём вести удобнее. Всегда можно отвлечься на дорогу и тем выгадать время для обдумывания ответа. Хотя на этот раз собеседник нелёгкий – на лету всё схватывает, с очень хорошей реакцией.
– Мы союзники, Игорь Александрович.
– С разными методами, не так ли?
– И это. Но сейчас и методы наши совпадают.
Ироническое хмыканье, быстрый взгляд. Ладно, пойдём так:
– Игорь Александрович, почему вы не вернулись к научной работе?
– Видите ли, Николай Алексеевич, во-первых, делать историю – занятие не менее интересное, чем её изучать. Во-вторых, мне попросту не к чему возвращаться. Все мои довоенные материалы и наработки погибли. В-третьих, я не могу оставить моих товарищей. Они помогали мне, мой долг… фронтовое братство, если хотите, – Бурлаков говорит спокойно, академически рассуждающим тоном. – И наконец, в-четвёртых, у меня, простите, чисто шкурный интерес. Я ищу свою семью.
– Вы говорили, они погибли.
– Да. У меня нет доказательств, что они спаслись. Но нет и доказательств гибели. Работа в имперских архивах может их дать.
– Вы ищете доказательства гибели или спасения?
– Николай Алексеевич, только очень плохой учёный начинает работу, зная, что получит в конце. Известный заранее, желаемый вывод… это догма. А я учёный, – и мгновенная озорная усмешка. – Не очень плохой. Вот и пятый аргумент. Я занят научной, по сути, работой. Так что сама постановка вопроса некорректна. Я всё-таки вернулся.
Золотарёв улыбнулся. Надо же, как хорошо перевёл. Что ж, пусть залезет поглубже. И себе найдёт, и с нами поделится, и… нет, об этом парне говорить ещё рано, пусть профессор увязнет, и тогда… вот тогда и пойдёт настоящая игра с Бредли и Трейси. Они, говорят, игроки сильные, ну, так и профессор Бурлаков тоже… далеко не из последних. Недаром его наш генерал ценит и чуть ли не со школы дружит.
– Игорь Александрович, а дома не попробовали? Может, кто из соседей что знает?
– Разумеется, я побывал в Грязине, но, – голос Бурлакова по-прежнему спокоен, – там давно живут другие люди. Сменились все соседи. Никто ничего не знает. Это же был район «оздоровления».
Золотарёв кивнул. Оздоровление, sanitation. Служба Безопасности Империи радикально решала проблему сопротивления в бывшем Пограничье, арестовывая всех жителей, всех поголовно, и заселяя опустевшие дома привезёнными издалека собственными гражданами, лояльными и в силу происхождения, и в силу благодарности за полученное в дар от Империи имущество. А вывезенные… часть уже нашлась трупами на Горелом Поле и во рвах, часть в трудовых лагерях при военных заводах… И что теперь со всей этой массой делать? Но об этом пусть головы в другом отделе болят.
– Вы надеетесь найти следы в архивах?
– И на это тоже.
– А ещё на что?
И в ответ с прежней чуть отстраняющей улыбкой:
– Моя главная надежда, Николай Алексеевич, на чудо.
Золотарёв кивнул. Да, больше Бурлакову, если честно, надеяться не на что.
Бурлаков, сохраняя прежнюю улыбку, смотрел перед собой на несущуюся под колёса серую в тёмных пятнах свежего асфальта дорогу…
…– Кажется, успели, – Антон сидит, небрежно откинувшись на спинку, с безмятежной улыбкой отдыхающего гуляки. – Всё спокойно.
– Спасибо.
– Не за что. Твоих мы прикроем, – и уже тише добавляет: – Как сможем.
Он кивает.
– Не надо утешений. Я не первый, – и с невольным вздохом: – и не последний.
– Ничего, – Антон улыбается как можно веселее. – Будет и у нас праздник.
– Будет, – он старается улыбаться как Антон.
– Вот мы победим, представляешь, соберёмся, сядем все вместе… – Антон громко причмокивает.
Он смеётся, кивая. Извечная мечта: пир после победы. Интересно, сколько нас уцелеет? Вряд ли понадобится очень большой стол…
…– Простите, я кажется задремал.
– На здоровье, Игорь Александрович, можете дремать дальше.
– Благодарю…
…Антона убили через полгода. Заметив хвост, повёл за собой, затащил в какой-то тупик и затеял перестрелку. С Антоном оборвалась последняя ниточка, связывавшая с домом. Антон бывал у него дома, знал их всех. И Римму, и детей. Играл с Аней в шахматы, возился с Серёжей и Милочкой. И вот всё, оборвано. Он знал, что так будет, что этим кончится, и всё же…
…Не открывая глаз, Бурлаков сел поудобнее. Машина идёт ровно, без рывков и толчков. Всё позади, всё кончилось благополучно. Для выживших. Он всё понимает, но он поехал туда, в Грязино, бывшее Грязино…
…Застывший в опасливом ожидании город. Провинция Империи, очищенная от расово неустойчивого русского населения. Он узнавал дома, но не город. Городу сменили имя. Теперь Петерсхилл. В честь генерала Петерса, командовавшего войсками захвата. Не улицы, а стриты и авеню. Но главное – сменили людей. Из Алабамы, Луизианы, Дакоты, даже Аризоны – со всей Империи их переселили сюда, в дома, ещё помнящие прежних владельцев. Была Россия, Пограничье, Русская территория, а теперь… а теперь они замерли в страхе перед возвращением выживших… Нет, эту проблему надо решить и будем решать. Но сейчас он шёл домой. И безумная не надежда даже, а… а вера в чудо, что Римма и дети дома. Он даже не думал, что столько лет прошло, что дети выросли… А чуда не было. Были чужие люди, жалкий лепет этих людей, что дом был пустой, что всё-всё в доме они купили, на свои деньги, у них даже чеки сохранились, что они не при чём, ничего не знают, дом был совсем пустой, и соседние дома тоже пустые, а они не при чём, а если у мистера претензии, то это всё Империя, Служба Безопасности, а они приехали в пустой дом… У мужчины, седого, грузного, дрожали руки, женщина жалко шмыгала носом, за ними толпились их дети… Он повернулся и ушёл. Не стал с ними говорить. Не смог. Обошёл соседние дома. Никого. Из старых, кто мог что-то