Читать интересную книгу Повести. Рассказы - Лу Синь

Теперь книга наконец готова. Большую ее часть составляют все те же наброски, недостойные называться тем, что в «общих курсах литературы» именуется рассказами. Сюжеты отчасти следуют старым книгам, порой же представляют собой свободную импровизацию. При этом, относясь к древним с меньшим уважением, чем к современникам, я не сумел, в ряде случаев, избежать иронии. За прошедшие тринадцать лет я так и не вырос как писатель и пишу, как вы сможете убедиться, вес в той же старой манере «Горы Бучжоу»; однако поскольку описанные мною древние не стали от этого мертвее, чем они есть, то, может быть, и такая манера имеет право на существование.

Декабрь 1935 г.

ПОЧИНКА НЕБА

I

Нюй-ва проснулась внезапно.

По-видимому, что-то разбудило ее в то время, когда ей снился сон; какой именно сон, она уже не помнила, и ощущала лишь досаду, словно чего-то ей не хватало, а что-то было в избытке. Мягкое, теплое дуновение ветра разносило переполнявшую ее энергию по всей вселенной.

Она протерла глаза.

В розовом небе плавали извилистые полосы малахитовых облаков, а меж ними, то зажигаясь, то угасая, мигали звезды. Из кроваво-красного облака на краю неба во все стороны били лучи солнца, напоминавшего жидкий золотой шар, обернутый в первобытную магму; с противоположной стороны висел белый и холодный, словно чугунный, месяц. Нюй-ва, однако, не заметила, какое из светил заходило, а какое восходило.

На земле все было покрыто молодой зеленью, даже редко обновляющие хвою сосны и кипарисы казались необычно свежими. Крупные пестрые цветы издали казались радужной дымкой, и лишь на близком расстоянии можно было различить оттенки — персиковый, синий, белый.

— Ох, что-то мне скучно сегодня, как никогда! — подумала Нюй-ва и тут же порывисто встала, простерла к небу свои необыкновенно округлые, налитые силой руки и зевнула. Небо сразу потускнело, приобрело таинственный красноватый цвет плоти, и на какое-то время Нюй-ва перестала понимать, где она находится.

По залитому красноватым цветом плоти пространству она дошла до моря; контуры ее тела растворились в бледно-розовых лучах, и осталась лишь густо-белая полоса. Было удивительно, что волны вздымаются и опускаются в такой строгой размеренности, лишь брызги их долетали до Нюй-ва. Белое отражение колыхалось в морской воде, отчего казалось, будто части тела Нюй-ва вот-вот разбегутся в разные стороны, однако Нюй-ва ничего этого не видела; сама того не замечая, она опустилась на колено, зачерпнула пригоршню мокрой грязи, помяла ее — и в ее ладонях появилось очень похожее на нее маленькое существо.

— Ого! — не сдержала Нюй-ва изумления; она догадывалась, конечно, что это дело ее рук, но в то же время думала — а не лежало ли это существо и раньше в грязи, подобно клубню батата?

Все это не только удивило ее, но и обрадовало, и она продолжала свое дело с небывалой смелостью и подъемом, дыхание ее стало тяжелым, пот стекал ручейками.

— Нга, нга! — вдруг закричали маленькие существа.

— Ого! — снова удивилась Нюй-ва и почувствовала, что из каждой поры ее тела что-то рвется наружу и это «что-то» вскоре окутало землю молочно-белой дымкой. Тогда она успокоилась, а маленькие существа притихли.

Вдруг они заговорили с Нюй-ва:

— Акон, агон!

— Эх вы, милые малышки! — Она стала присматриваться к ним и щекотать испачканным в грязи пальцем их полненькие, белые личики.

— Уву, а-ха-ха! — рассмеялись они. Впервые, с тех пор как существуют небо и земля, Нюй-ва услышала смех, и впервые же сама стала безудержно хохотать.

Она ласкала их и одновременно продолжала делать новых, которые сразу же начинали вертеться вокруг нее. Но мало-помалу они отходили все дальше, говорили все громче, она постепенно перестала их понимать и лишь слышала шум в ушах, от которого разболелась голова.

Все это длилось так долго, что радость у Нюй-ва давно сменилась усталостью. Ее дыхание было уже на исходе, пот иссяк, еще сильней стала болеть голова, глаза смежались, щеки пылали жаром; теряя терпение, она перестала интересоваться своим занятием. Однако по-прежнему, сама того не замечая, она продолжала лепить, не давая себе отдыха.

Наконец ломота в пояснице и в ногах заставила ее подняться и прислониться к утесу, который казался более гладким, чем остальные; над собой она видела небо, покрытое, словно рыбьей чешуей, рядами белых облаков, внизу мрачно темнела густая зелень. Сама не понимая почему, она решила, что все вокруг ей не нравится, и одним движением руки вырвала гибкий ствол глицинии, тянувшейся из расщелины утеса куда-то к краю неба. Еще рывок — и глициния лежала на земле, усеяв ее фиолетовыми и белыми лепестками только что распустившихся, на редкость крупных бутонов.

Она опять дернула ствол — он перевернулся в мокрой грязи, брызги поднялись в воздух, а упав на землю, превратились в таких же маленьких существ, каких она делала до сих пор. Только теперь они в большинстве своем были малопривлекательны — нескладные, подслеповатые, с узенькими мордочками. Но ей было недосуг замечать эти подробности: вновь охваченная любопытством и нетерпением, к которому примешивалось озорство, она все быстрее и быстрее вращала глицинию. Покрытый мокрой грязью ствол катался по земле, как ошпаренная кипятком змея-медянка. Капли грязи дождем отлетали от ствола и уже в воздухе превращались в маленьких плаксивых существ, которые принимались ползать вокруг.

Почти теряя сознание, она тем не менее продолжала вращать ствол, но теперь уже ломило не только поясницу и ноги, руки тоже вконец обессилели. Нюй-ва пришлось присесть на корточки и положить голову на утес, так что ее черные, блестящие, как лак, волосы закрыли вершину. Чуть отдышавшись, она испустила вздох и смежила веки. Глициния выпала из ее рук и, словно умирая от усталости, лениво раскинулась по земле.

II

Трах!!!

От этого грохота, как бы возвещавшего крушение неба и земли, Нюй-ва внезапно проснулась и тут же покатилась куда-то на юго-восток. Она вытянула ноги, чтобы упереться во что-нибудь, но ничего не попадалось, тогда она поспешно ухватилась за один из утесов и перестала скользить.

Но тут она почувствовала, что сзади ей на голову и плечи льется вода, смешанная с песком и камнями, а когда попыталась обернуться, то сразу же набрала в рот и уши воды. Быстро опустив голову, она заметила, что земля дрожит. К счастью, дрожь как будто утихала; Нюй-ва подалась назад, уселась поудобнее и теперь могла вытереть лоб и глаза, чтобы получше рассмотреть, что же все-таки происходит.

Происходило нечто непонятное; повсюду водопадами стекала вода, а кое-где — видимо, в море — вздымались острые гребни волн. Ей оставалось лишь бесцельно ждать.

Но вот все вокруг успокоилось. Гребни волн не заливали вершин гор, и там, где раньше была суша, выступили каменные ребра. Обернувшись в сторону моря, она заметила несколько гор, которые быстро приближались, крутясь в водовороте волн. Боясь, как бы ей не поранило ноги, она остановила горы и заметила, что в ущельях прячется множество невиданных дотоле тварей.

Притянув поближе к себе несколько гор, она пригляделась повнимательнее и заметила, что земля вокруг этих созданий сплошь залита их блевотиной: казалось, будто в жидкой смеси из толченого металла и яшмы плавают пережеванные остатки сосновой хвои, рыбы и мяса. Мало-помалу эти создания стали приподнимать головы, и Нюй-ва, широко раскрывшая глаза, не без труда поняла наконец, что перед ней — сотворенные ею же самой маленькие существа. Очень странным было то, что они успели чем-то обмотать себя, а у некоторых на нижней половине лица выросла белоснежная шерсть, склеившаяся от морской воды наподобие остроконечного листа осины.

— Ой! — воскликнула она изумленно и испуганно; по телу у нее побежали мурашки, как если бы она прикоснулась к мохнатой гусенице.

— Спаси нас, о святейшая! — Один из тех, у кого на нижней части лица росла белая шерсть, поднял голову и заговорил, то и дело останавливаясь из-за приступов рвоты. — Спаси нас… Твои слуги… хотели стать небожителями… Вдруг случилась нежданная беда, сокрушились небо и земля… Но теперь, о счастье… встретилась ты, святейшая… Спаси, умоляем, нас, ничтожных муравьев… и даруй нам эликсир… эликсир бессмертия…

Вслед за этими словами он принялся как-то странно опускать и подымать голову.

В полном недоумении она переспросила:

— Что, что?

Тут уже многие раскрыли рты, не переставая блевать, заголосили вслед за первым «святейшая, святейшая», а потом стали совершать странные движения. Выведенная из себя поднявшимся шумом, Нюй-ва пожалела, что задержала эти горы и вот вынуждена терпеть такую напасть. Беспомощно оглядевшись вокруг, она заметила группу огромных черепах, резвившихся в море. Обрадованная, она взгромоздила на них горы и наказала: «Отвезите-ка их в надежное место!» Черепахи, казалось, понимающе закивали и строем поплыли вдаль. Но в самом начале один из беловолосых от резкого толчка скатился с горы и не успел взобраться обратно, плавать он тоже не умел и теперь валялся на берегу моря, награждая себя тумаками. Нюй-ва даже пожалела его немного, но помогать ему не стала — у нее попросту не было времени на подобные пустяки.