Трутнев. — На этом этапе думать рано. — И официальным тоном он спросил: — Олег Витальевич, вы готовы изложить в письменном виде то, что только что рассказали?
— Разумеется, — кивнул Олег.
— Тогда прошу вас сейчас проехать со мной в полицейский участок, где вы и напишите свое заявление…
— А я? — растерянно спросила Марина. — Мне куда?
— В моем автомобиле места хватит всем, — сказал капитан Трутнев. — Если вы не имеете ничего против того, чтобы прокатиться в карете прошлого…
После того, как Олег подробно изложил на бумаге свой разговор с главой инвестиционной строительной компании и подписался, они с Мариной ушли, на прощание получив от участкового обещание, что он будет информировать их о судьбе заявления.
Оставшись в кабинете один, капитан Трутнев достал из ящика письменного стола серую бумажную папку и бережно вложил в нее исписанный Олегом лист, а потом аккуратно завязал тесемочки. Так он делал всегда, когда в Куличках совершалось нечто из ряда вон выходящее, и приходилось начинать новое расследование. Это был первый кирпичик, который должен был лечь в основание фундамента будущего уголовного дела, в качестве рабочего варианта названного капитаном Трутневом «Поджог школы». Но папка должна была основательно распухнуть, прежде чем Илья Семенович счел бы возможным передать ее в суд. Он всегда скрупулезно подходил к сбору доказательств, результатом чего было то, что до сего дня ни одно его дело не было возвращено судом на дополнительное расследование. Капитан Трутнев гордился этим. И не собирался рисковать своей профессиональной репутацией и на этот раз. Положив папку перед собой, он начал думать, как продолжить расследование, начатое с показаний хозяина Усадьбы волхва.
Но долго размышлять участковому не дали. Уже через пять минут дверь распахнулась, и в комнату вошел Георгий в своей неизменной кепке с тенью вставшего на дыбы медведя. Но было в его облике и новенькое — багрово-фиолетовый синяк под глазом. А еще от него при каждом выдохе исходил сильный винный дух. Видимо, он знал об этом, потому что старался как можно реже дышать, а когда это не удавалось, то отворачивал голову в сторону.
— Георгий, — неприятно изумился Илья Семенович, — ты ли это? Никогда не видел тебя в таком виде. С каких это пор ты стал поклонником Бахуса?
— Со вчерашнего дня, — сказал Георгий, проходя к столу и тяжело опускаясь на колченогий стул, жалобно под ним заскрипевший. — С горя пью, не от радости, Илья Семенович. Такие времена настали — только и остается, что пить.
— Что случилось, Георгий? — обеспокоенно спросил Илья Семенович. — Говори толком.
— Накрылась жизнь моя медным тазом, — пожаловался Георгий. — Пошла коту под хвост. А все из-за этих… понаехавших в Кулички. И откуда их черт принес Илья Семенович?
— Из города, вестимо, — флегматично ответил участковый. — Только не пойму, тебе-то они чем не угодили?
— Лишили меня работы Илья Семенович, — забывшись, глубоко вздохнул Георгий. И комната наполнилась густым запахом перегара. — Сами знаете, каждый день я возил людей от железнодорожной станции до Куличков и обратно. Цену не задирал, брал по-божески. Какая-никакая копеечка, а перепадала. На бензин, ремонт автобуса и кусок хлеба хватало. Но, главное, скучно не было. В Куличках ведь, сами знаете, культурно и поговорить-то не с кем. Не считая, конечно, вас, Илья Семенович, да еще по пальцам перечесть. А что теперь?
— И что теперь? — спросил Илья Семенович, не проявляя нетерпения и даже с некоторой заинтересованностью.
— Сначала они оккупировали нашу площадь, где у меня была конечная остановка, — Георгий начал загибать пальцы, считая. — А со вчерашнего дня запустили для своих сотрудников несколько автобусов в день по маршруту железнодорожная станция — поселок Кулички. — Он загнул третий палец. — Так мало этого, они заодно еще и бесплатно возят всех желающих. А мне что делать? Как медведю зимой в берлоге, лапу сосать?
— Конкуренция, — сочувственно произнес Илья Семенович. — Рыночные отношения. Просто мы раньше об этом в Куличках и слыхом не слыхивали. Но вот дошло и до нашей глуши. Ничего не поделаешь, Георгий.
— Какая же это конкуренция? — с обидой произнес мужчина. — Штрейкбрехерство это чистой воды. Ну, или как там это называется. Пока им это надо самим, они будут народ возить. А что потом, Илья Семенович? Когда избавятся от конкурентов, то есть от меня? Взвинтят цены до небес, вот что потом. Или испарятся, как туман. Но Георгия и его автобуса уже не будет. И что тогда? Как добираться до Куличков? А от Куличков до станции? Об этом сейчас никто не думает, Илья Семенович. А когда жареный петух в одно место клюнет, тогда спохватятся, да поздно будет. Вот что я вам скажу, Илья Семенович. Мужик вы с головой, должны понять.
— Я-то понимаю, да что толку? — пожал плечами участковый. — Не моя это епархия. Тебе, Георгий, надо идти к главе поселковой администрации. И ей все это изложить. Нина Осиповна женщина разумная, тоже поймет, я уверен.
— А вот и схожу, — решительно заявил Георгий. — Не для себя же, в конце концов, стараюсь. А если Нина Осиповна меня не захочет слушать или пойдет в отказ, то заберусь на храм и ударю в колокол. Как в старые добрые времена. Созову народ на сходку, пусть всем миром думают. Почему я должен один за всех голову ломать да душой болеть. — Он взглянул на участкового и спросил, словно призывая его в союзники: — Правильно я мыслю, Илья Семенович?
— Ты с этим будь поосторожнее, — заметил участковый. — Времена народного веча уже давно миновали. По нашим временам это называется несанкционированный митинг. А то и организация массовых беспорядков. Статья двести двенадцать Уголовного кодекса. Наказание — лишение свободы на срок от восьми до пятнадцати лет. Такие вот пироги с зайчатиной, Георгий.
Они вздохнули одновременно. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Воодушевление покинуло Георгия. Он вспомнил, как едва избежал наказания за то, что сел в чужой вертолет, брошенный на площади, и разбил его, попытавшись взлететь. И как ему было страшно жить в ожидании суда и неминуемого наказания. Тогда его спас участковый, не дав делу огласки и хода. Но на этот раз дело было намного серьезнее. И возможное наказание тоже. Георгий прикинул и решил, что овчинка не стоит выделки.
— Ладно, пойду я, Илья Семенович, — еще раз тяжко вздохнув, сказал Георгий. — Как говорится, не жили богато, нечего и начинать.
Он встал и уже направился к двери, когда Илья Семенович почти машинально спросил его:
— Так ты, Георгий, только за этим и приходил?
Глава 54. Смутные воспоминания
Георгий со всего размаха хлопнул себя по