Читать интересную книгу Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов

— Знаем только, что Василием звать, — ответила вдовица.

— А из себя он каков? — вступил в разговор Федор. — Может, встречал я его где.

Алена, как могла, обрисовала того, из-за которого Евдокия ее таяла на глазах, не могла забыть. В ее описании что-то отдаленно напоминало Федору знакомые черты, но он никак не мог подумать, что это и есть тот человек, который спас ему жизнь и остался вместо него в неволе. Он, покачав головой, развел руками:

— Нет, не встречал, верно…

— Если нужда есть в том, то непременно узнаю, — успокоил женщин князь Петр Иванович, — а вы перебирайтесь к нам, — и Алена, поколебавшись, согласилась. Тем более Аникий Федорович на днях должен был отбыть обратно на свои варницы и оставаться далее в его доме не имело смысла. На другой день они с Евдокией перебрались в покои князей Барятинских.

* * *

Едигир до конца лета оставался в казачьих станицах. После того как сотни донского атамана Михаила Черкашенина отогнали наседавших на них турок, они повернули на Астрахань. Собрался походный казачий круг и решено было помочь астраханцам.

— Чай наши, православные люди там!

— Не дадим турку на Волге сесть! — кричали казаки на кругу.

Но были и такие, что не особо охотно снимались с обжитых мест, предлагая беречь силы для защиты собственных станиц.

Едигир с интересом прислушивался, как казаки без злобы и драки спорили один с другим. Ему было внове, когда дело решалось не одним воеводой или башлыком, а сообща, как того пожелает большинство.

Михаил Черкашенин стоял в стороне от общей казачьей массы в окружении других атаманов и есаулов, внимательно вглядываясь острыми быстрыми глазами то в одну, то в другую группу спорящих. Наконец, когда шум начал понемногу стихать, он поднял вверх правую руку с зажатой в ней булавой и споры прекратились, все повернулись к атаману.

— Казаки, — начал он, — любо мне, что думаете не только о своей выгоде, но и обо всем люде православном. Наш Дон тем и живет, тем и славен, что за веру христианскую стоит и басурманам перца всегда готов под хвост насыпать. Дадим сегодня турку Астрахань взять — завтра он и до нас доберется. Сила у них немалая. Поможем отстоять Астрахань, и царь о том добром деле помнить будет. Садимся в струги и идем на Астрахань!

— Любо!!! Любо!!! — закричали все и сотни шапок взметнулись в воздух.

Едигир оказался на струге, где разместились еще около двух десятков казаков.

Гребли по очереди, не приставая к берегу даже ночью. На третий день увидели дым над турецким лагерем. Черкашенин приказал причалить к берегу, затаиться и выслал вперед лазутчиков. Они вернулись и сообщили, что не посмели подойти близко к лагерю, что турок видимо-невидимо. Черкашенин собрал есаулов на совет. Опять долго спорили и решили напасть на турок ночью, тихо подплыв на стругах к самому лагерю. Другого выхода никто не видел.

Но уже поздно вечером, когда над противоположным берегом блеснул краешек заходящего в камыши солнца, с верховьев реки послышался мерный плеск весел и казаки увидели целую флотилию большегрузных судов, на переднем из которых развивалась хоругвь с образом Георгия Победоносца. Выслали навстречу им легкий челнок и вскоре узнали, что на подмогу астраханцам воевода князь Петр Серебряный ведет стрелецкую рать. Их суда причалили рядом с казачьими стругами. Узнав, что казаки собираются напасть на турков ночью, воевода Серебряный наотрез отказался поддержать их.

— Может вы шуму и наделаете, но турки быстро поймут, что вас горстка всего, навалятся и… куда бежать будете?

— Обратно в струги. На воде им нас не достать.

— Так толк, какой в том? — убеждал атаманов воевода. — А коль выставят они на ночь заграждение со стороны реки. Тогда что?

Сам же Петр Серебряный предлагал воспользоваться ночной темнотой не для нападения, а чтоб незаметно пробраться мимо турок к городу, где их помощь гораздо нужнее. Михаил Черкашенин подумал и согласился с доводами воеводы, отменив нападение на турецкий лагерь.

Дождавшись полной темноты, смазали уключины салом, обернули длинные весла старым тряпьем и тихо отплыли от берега. Течение само несло их по могучей реке и оставалось лишь подгребать, направляя суда вдоль берега. Проплывая мимо турецкого лагеря, Едигир поразился количеству костров, горящих на берегу. Казалось, края им нет. Турки не ожидали судов с верховий и никто не заметил, как они тенью проскользнули к астраханской пристани.

Поражен был и астраханский воевода, когда ему доложили о появлении стрельцов и казаков под стенами города. Сам спустился вниз к реке, обнялся с Петром Серебряным.

Наутро турки по многочисленными судам, оказавшимся у стен города, поняли, что проворонили подкрепление, прибывшее к астраханцам. Ропот начался среди простых воинов, которые видели в том ошибку своих начальников, вольготно живущих и ни в чем себе не отказывающих. Высказали свое недовольство и янычары, которым тоже надоело попусту проводить время под стенами стойко державшегося города. А предстояла еще долгая зима, если осада затянется. Умирать под русскими ядрами никто не желал. Когда паша велел повесить недовольных для острастки другим, вспыхнул бунт. Янычары перерезали охрану паши и ему едва удалось уйти с легкой крымской конницей. В спешке похоронив убитых и умерших от болезней, турки под радостные крики астраханцев, нестройными толпами покидали волжские берега, направляясь в Азов, чтобы оттуда вернуться на родину.

Выждав время и убедившись, что неприятель действительно отошел от стен Астрахани, казаки, выпив за здоровье царя и всей русской земли несколько бочек вина, выставленных благодарным за помощь воеводой, сели в свои струги и, поплевав на крепкие ладони, налегли на весла. Едигир проводил их до самой воды, помог столкнуть струги в реку и попрощался.

— Аида с нами, Ермак! — кричали они ему. — У нас жизнь вольная — куда хотим, туда и плывем.

— Увидимся еще! Мимо Волги не проплывешь, мимо Дона не проедешь, — ответил он им с берега. — Прощайте, пока!

Обратно он поплыл на судах воеводы Петра Серебряного и уже, когда на Волге появились первые ледяные забереги, вдали показались башни казанского кремля. На Покров он появился на подворье Строгановых. Что-то подсказывало, что непременно должен зайти туда. Но навстречу вышел сторож, не признавший его и даже в дом не пустил.

— Жди хозяина, когда приедет, с ним и толкуй. А мое дело маленькое — караул нести и не пущать без надобности.

— Когда Аникий Федорович будет?

— Так он мне о том не докладывался. Как надумает, так и приедет, — отвечал словоохотливый сторож.

Едигир побрел по московским улочкам в надежде отыскать имение боярина Алексея Даниловича Басманова. Но и там ему ответили через наглухо закрытые ворота, мол, боярин вместе с сыном и семьей безвыездно проживают в Александровской слободе при государевом дворе.

Народа на улицах становилось все меньше, и Едигира уже несколько раз останавливали караульные, дежурившие с фонарями на перекрестках. Он долго объяснял, что только что прибыл в город и теперь разыскивает знакомых, которые как на беду, все оказались в отлучке.

Наконец, возле одного из домов задержавшие его караульные решили свести позднего путника, вызвавшего у них подозрение, в участок. Едигир разбросал их и взялся за саблю. Те направили на него копья и не известно, чем бы закончилось дело, если бы из-за ворот не раздался громкий голос сторожа:

— Князь Барятинский велел узнать, что за шум. Подмога не нужна?

— Князь Барятинский, — рука с саблей опустилась, и Едигир переспросил, — а Федор Барятинский тут?

— А где же ему быть. Дома и есть.

— Зови его, — тихо проговорил Едигир, садясь прямо в снег.

Бог богат!

Вольный человек Кочюм Царь великий князь Белый царь!

Слыхали есмя, что еси и справедлив, мы и весь народ земли воюются, а не учнут воевать, и не мирятся.

С нашим отцом твой отец, гораздо помирився и гости на обе стороны ходили, потому что твоя земля ближе. Люди наши в упокое были, а межи их лиха не было, а люди в добре жили, и ныне при нашей и при твоей времен люди черные не в упокое. А по ся места грамоты к тебе не посылали, есми потому, что нескоторыми нами война была, и мы того недруга своего взяли. И ныне похошь миру, и мы помиримся, а похошь воевали, и мы воюемся…

Грамота Царя Кучума к Царю Ивану-IV Васильевичу

ТЭМАМ[15]

Карача-бек пробыл в Бухаре до конца лета. Еще в дороге занемог Соуз-хан и долго лежал в полутемной комнате караван-сарая, худея день ото дня. Сибирское посольство, а тем более здоровье самих послов мало интересовало визирей. Карача-бек с трудом добился, чтоб его принял один из престарелых советников, который, казалось, сидит тут со дня сотворения мира и помнит еще славные дела Багадур-хана. Старик тряс плешивой головой, постоянно вытирая рукавом халата слюну, много раз переспрашивал Карачу-бека, не совсем понимая, с чем он приехал. Правда, его слезящиеся глазки приобрели давно утраченный блеск, когда Карача-бек достал из мешка две великолепных шкурки огненно-рыжей лисы, и старик запустил в мех дряблые пальцы, нежно лаская и поглаживая его. Но как только засунул шкуры в огромный окованный медными пластинами сундук, тут же утратил всякий интерес к просителю, прикинувшись глухим.