Читать интересную книгу Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов

Да, именно эта старая колдунья и навела на нее порчу, разлучила с царем и предрекла скорую смерть. Но она не сдастся, ей помогут камни, которые всегда защищали ее народ. И теперь, почти ежедневно доставая их из ларца, вызывала духов и просила у них помощи изгнать смерть, поселившуюся в палатах царицы.

Иван Васильевич долго стоял не замечаемый ею в дверях, наблюдая за Марией Темргюковной, молча смотрел, как она, прижимая к губам свои драгоценности, прикрыв глаза, что-то шепчет отрешенно, словно и нет ее в полутемной спальне. Ему было невыносимо жалко таявшую на глазах царицу, но раздражало упрямство, с которым она относилась ко всему русскому, не желая даже поменять свою одежду на должные ее положению наряды. Бояре с самого начала молчаливым несогласием встретили кабардинскую княжну, памятуя о чистой душе Анастасии Романовны. Слишком сильны воспоминания о ней, и два сына, живущие рядом с ним, каждый день воскрешают ее светлый образ. Несколько первых месяцев, сжимая в руках юное, податливое тело, Иван Васильевич проваливался в одурманивающий запах страсти и забывал обо всем, веря или заставляя себя верить, что через любовь можно вознестись над каждодневными заботами, передав их князьям и боярам. И сама Мария не хотела его отпускать, едва ли не силой удерживая в опочивальне, капризно взмахивала тонкой ручкой, когда на пороге появлялся воевода или окольничий с каким-либо известием, произнося певучим голосом: " Иванушка, ты устал. Они все злые, не любят тебя, пусть сами решают свои дела… Ты — мой, я не отдам тебя им". Но его деятельная натура уже не могла мириться с любовными утехами, сколь бы приятны они не были. И однажды под утро он ушел из опочивальни, не простившись с Марией, а уже на следующий день был на пути к Полоцку.

Война поглотила его, как любовь, и он вспомнил о молодой жене, лишь, когда был встречен боярином Траханиотом, известив царя, перед собравшимися на площади москвичами 6 честь взятия Полоцка о рождении сына Василия. Митрополит Макарий у церкви Бориса и Глеба, покровителей царской семьи, ждал царя с чудотворной иконой и, благословив, поздравил с рождением царевича. Он тогда едва дождался окончания службы, и влетел, перескакивая через две ступеньки, в дворцовые палаты, подхватил жену на руки, понес в спальню и так, не выпуская из сильных рук, пропитанный потом и кровью сражений, отдернул полог и склонился над сыном. Младенец проснулся, поглядел на него чистыми, темными глазами и не заплакал, царю даже показалось, что он улыбнулся, значит признал.

Только почему радость всегда коротка, а печаль наваливается каменной глыбой, и чтобы сбросить ее, освободиться, нужно столько времени и сил, что невольно забываешь о короткой вспышке радостных светлых мгновений.

Нет, нет, он помнил о них, о тех радостях, что испытал, бывая рядом с Марией. О ее детском личике, светившемся небесным светом при встречах, тонких пальцах, порхающих весенним ветерком по лицу… Но теперь все перечеркнуто неумолимыми темными силами последних дней, свалившимися бедами — войной и боярской изменой. Если с Анастасией он мог говорить обо всем, услышать совет и даже запрет на его необдуманные поступки, то Мария могла подарить лишь пылкую страсть недолгую и проходящую.

— Ворожишь все, — спросил он негромко, — пошла бы лучше на воздух или рукоделием занялась.

Она вздрогнула и браслеты, ожерелья посыпались на пол, жалобно позвякивая, быстро наклонилась за ними, а когда подняла голову, царя уже не было, словно и не заходил вовсе. А может, и вправду вызвала она его колдовством, и то был не он сам, а тень царская и слова лишь послышались ей? Мария хотела встать, но почувствовала слабость и опять опустилась на подушки, прижимая к себе драгоценные камни.

Иван Васильевич не слышно приоткрыл дверь, за которой находились покои сыновей Ивана и Федора. Иван был старше брата на четыре года и уже частенько выезжал с отцом на охоту, имея собственного окольничего и слуг. Федор же рос болезненным, мягким мальчиком, любивший подолгу сидеть у окна и слушать рассказы нянек о божественных старцах, о святых местах и о чудесных исцелениях. Царь не противился этому, понимая, что унаследовать царство предстоит Ивану, а Федору с его кротким нравом легче будет оставаться за братом, если он с малолетства впитает в себя премудрости заповедей Божьих. Его отцовское сердце, особенно после смерти трех дочерей и последнего сына Василия, тянулось к кроткому Федору, встречая в нем ответную ласку. Он садил его на колени, расспрашивал, чем тот занимается, рассказывал о своих походах, но оставался недолго, спешил к делам и заботам, поглощавшим его полностью.

Сейчас мальчики сидели у широкого стола, а монах Симеон читал им псалтырь, медленно и нараспев выговаривая Слова. Иван Васильевич не стал заходить, хотя сыновья повернулись к нему, но замерли под суровым взглядом инока, он лишь кивнул головой и, плотно прикрыв дверь, отправился к себе в горницу.

На столе у него лежала недописанная ответная грамота князю Курбскому. Писал он обычно вечерами, оставаясь один на один со своими мыслями. Это стало даже какой-то потребностью, как есть и пить. Подойдя к столу, потрогал листы, поднес ближе к окну, пробежал глазами последние строки: "Тако ли вы благочестие держите, ежели еси, словесным своим обычаем и несчастие сотворяете?"

Отошел. Вдумался в смысл… Верно ли написал? Поймет ли он, переметнувшийся к давним недругам отечества своего, слово к нему обращенное? Курбский его, Ивана Васильевича, чуть ли не Каином прозвал, во всех смертных грехах уличить решился. Зачем он так? Или не росли вместе? Не укрывались в походах одной попоной? Почему же он, Андрей, усомнился в истинности помыслов царских, на благо Отечества направленные?

Еще раз подошел к столу, схватил перо и хотел зачеркнуть последнюю строку, но остановился, вспомнив, что первое слово — от Бога, а второе — от него, от нечистого. Пусть останется, как было ниспослано свыше.

Иван Васильевич далек был от мысли, что Курбский, прочтя его ответное послание, повинится в содеянном. Нет, ни таков человек, знавший, как он, Писание построчно, побуквенно, но принявший на себя великий грех измены. Ему ли, царю, он изменил? Нет. Он жену с сыном оставил здесь на родной земле, презрев заботу о них и помня лишь о животе собственном. Так что для него русская земля, если дите бросил, не заслонив телом своим? Зверь лесной и то так не поступает.

Чему же тогда Писание научило его? Гордыне? Мудрствованию? Простой смерд от хозяина сбежавший и то плачется, мол, лукавый попутал. А тут и государя, и отечество променять, ради… Иван Васильевич чуть не задохнулся от душившей его злобы к бывшему другу, которому доверял еще свои юношеские помыслы. Как же жить, когда предает самый близкий человек, и шлет глумливые грамоты в собственное оправдание. Как жить со злобой, о которой и на исповеди сказать стыдно?!

После тихого стука в дверь просунулась голова Богдана Бельского и он почтительно доложил:

— Узнал я, государь, что Басманов с сыном прибыли в Александровскую слободу. Прикажешь позвать?

Иван Васильевич не сразу понял о чем речь и поглядел на Бельского затуманенными глазами, положил перо, присыпал песком написанное, и лишь потом заговорил тихо:

— Скажи, чтоб завтра после заутрени дождались меня во дворе, — Бельский кивнул и исчез, а Иван Васильевич долго еще сидел у стола, пытаясь вылить в гневных словах все, что скопилось в душе горького и тягостного.

* * *

…Лишь на третий день подошли полки воеводы Михаила Ивановича Воротынского к Переяславлю Рязанскому и сняли осаду. Татары успели соорудить напротив крепостных стен две башни из разобранных в слободе домов и с утра до вечера вели обстрел, изранив многих защитников. Басманов приказал бить по башням каменными ядрами и удачным выстрелом снесло верх одной из них. Он знал, что татары не успокоятся и станут вести подкоп под укрепления или сожгут крепостные стены чего бы это им не стоило.

Но как только из леса показалась русская конница, а следом за ней поползла растянутым строем медлительная пехота, татары, не приняв боя, бежали. Видимо, им стало известно о подходе Воротынского, потому что обозы ушли еще вечером, увозя награбленное и пленных. Организованно сотнями отступила и остальная Орда, оставив после себя лишь редкие холмики могил и черные проплешины костров.

Алексею Даниловичу принесли копье, воткнутое в городскую стену. К нему был привязан свернутый в трубочку лист, на котором было начертано несколько слов: "Выкуп князя Барятинского — 500 монет, слугу его — 300 монет. Везти на Бахчисарай".

Басманов был хорошо знаком с князем Петром Ивановичем Барятинским, но не мог предположить, как тот оказался в плену у крымцев… Может кто-то выдал себя за него? Не находя объяснения, решил взять грамоту с собой в Москву и там передать ее на подворье Барятинских, а они уж пусть решают, за кого просят такой огромный выкуп татары, требуя доставить его в Бахчисарай.