о крепости вне его, то вероятно, что "крепостью Смоленска" информатор Константина назвал укрепленное поселение в Гнездове (ср. также соотношение Новгорода и Городища (коммент. 6 к гл. 9)). Это предположение, однако, не может опираться на синтаксис словосочетания καστρον + топоним, так как родительный и именительный падежи топонима неупорядочены: крепость Херсона (гл. 7), но крепость Херсон (гл. 11), крепость Милиниски (род. п.), но большой ряд топонимов в им. п. Καστρον у Константина сплошь и рядом означает сам город, а не его акрополь или крепость, защищающую одноименный город (ср. гл. 11: крепость Херсон; гл. 27: крепость Беневент и др.).
Смоленск упомянут в русских источниках в числе древнейших русских городов как племенной центр кривичей (ПВЛ. Ч. 1. С. 13), полюдье с которых, по сведениям Константина, собирал киевский князь. По имеющимся ныне данным, центром, из которого осуществлялся сбор полюдья на Смоленщине в X в., был погост в Гнездове, где стояла дружина, оставившая погребальные памятники (большие курганы и камерные гробницы), аналогичные памятникам в дружинных некрополях Киева и Черниговщины (Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. К предыстории. С. 107). Самые большие и богатые курганы сохраняют черты скандинавского погребального обряда и некоторые предметы скандинавского инвентаря (Авдусин Д. А. Скандинавские погребения), но норманнский похоронный ритуал в Гнездове трансформирован под влиянием славянского населения. Курган № 13 из раскопок Авдусина, содержащий типично скандинавское трупосожжение в ладье и корчагу с древнейшей русской кириллической надписью (первая четверть X в.), показателен и как памятник вероятного двуязычия "росов" в первой половине X в., и как свидетельство южных связей Гнездова: и сама корчага, и ее вероятное содержимое (горчица) — предметы южного импорта (Херсонес?) (Авдусин Д. А. Гнездовская корчага // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 110-113; сводку интерпретаций надписи на корчаге см.: Еленский Й. Расшифрована ли Гнездовская надпись // Болгарская русистика. 1975. № 5. С. 24-29). На связи Гнездова с Византией в X в. указывает ряд находок; поливные блюдо и тарелка, шелковые ткани, византийские монеты в курганах и на поселении. (Е. М., В. П.)
104
Наиболее распространена идентификация топонима *Τελιουτζα с древнерусским "Любеч", хотя с формально-лингвистической точки зрения соответствие *Τελιουτζα-"Любьчь" необъяснимо (остается лишь допустить, что греческая передача этого названия подверглась существенным искажениям; о других предложенных чтениях см.: DAI. II. Р. 30).
Любеч назван в Повести временных лет под 882 г. (ПВЛ. Ч. 1. С. 20) среди городов, взятых Олегом (по мнению Д. С. Лихачева, упоминание здесь Любеча — вставка составителя Повести — ПВЛ. Ч. 2. С. 250-251). Получение Любечем византийской дани по договору 907 г. (Там же. Ч. 1. С. 24), а также встреча возле Любеча войск Ярослава Мудрого и Святополка в 1015 г. подтверждают его важное положение в системе древнерусских городов. Б. А. Рыбаков считает Любеч северными воротами гипотетической "внутренней Руси" (Рыбаков Б. А. Любеч и Витичев). В связи с упоминанием об однодеревках, идущих из Любеча, интересно название урочища Кораблище, расположенного возле любечского городища: Рыбаков связывает этот микротопоним с наличием на урочище корабельных сосен. В городе обнаружены слои и два клада дирхемов X в. (Археология Украинской ССР. Киев, 1986. Т. 3. С. 301). Рыбаков отмечает наличие византийских монет на месте, где могла быть пристань, и дружинных курганов вблизи города (Рыбаков Б. А. Раскопки в Любече в 1957 г. // КСИИМК. 1960. Вып. 79. С. 29).
105
Приведенная Константином форма, по предположению Н. Н. Дурново, отражает древнерусский топоним Чернигов (им. п. *Τζερνιγωγα) в форме род. п. — "из Чернигова" (Дурново Н. Н. Введение. С. 225), где замену -ρ- на -γ — он объясняет графической ассимиляцией с первой гаммой. (А. З.)
Чернигов упомянут в Повести временных лет среди подвластных Олегу городов под 907 г. (А. А. Шахматов считает, что это упоминание заимствовано летописцем из договора 911 г.: Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. I. С. 114). О подчиненности Чернигова Киеву свидетельствуют и археологические данные: возле города располагался дружинный некрополь X в. с большими курганами, близкими гнездовским (Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 14-52), а в 16 км к юго-западу от Чернигова — дружинный лагерь у села Шестовица с некрополем, включающим камерные гробницы, аналогичные киевским (Блiфельд Д.I. Давньоруськи пам'ятки Шестовищ. Київ, 1977). Большие черниговские курганы характеризуют древнерусскую дружинную культуру во всем разнообразии ее связей (показательно, что самый знаменитый из них — Черная могила — датируется монетой Константина Багрянородного и его сына Романа: 945-959 гг. — Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 28-29). По своему положению (на ответвлении Днепровского пути по Десне) и как центр территории северян Чернигов играл важную роль в экономической и политической жизни Руси, что подтверждается и упоминанием его в договоре 907 г. как города, получающего византийскую дань. (Е. М., В. П.)
106
Топоним Βουσεγραδε Константина согласуется с названием "Вышгород" (др.-рус. "Вышегородъ" или "Вышьгородъ"), т.е. "Верхний город". Как признается всеми исследователями, огласовка в записи Константина — южнославянская. Конечное -ε, скорее всего, отражает локативное окончание -ять (Дурново Н. Н. Введение. С. 225). (А. З.)
Вышгород упомянут под 946 г. как "Ольгин град", которому идет треть древлянской дани (две трети идут Киеву. — ПВЛ. Ч. 1. С. 43). Он располагался в 15 км выше Киева на высоком берегу Днепра. По-видимому, использовался киевскими князьями в качестве экстерриториальной резиденции уже с X в. (Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 294-298; Археология Украинской ССР. Т. 3. С. 303-310). (Е. М., В. П.)
107
Однодеревки проходили значительную часть пути "из варяг в греки" от Новгорода к Днепру, видимо, по описанным в летописи артериям (Волхов — Ильмень — Ловать. — ПВЛ. Ч. 1. С. 11. Ср. коммент. 22 к гл.9). Собственно Днепровский путь, по данным нумизматики, начинает функционировать позже Волжского (Янин В. Л. Денежно-весовые системы. С. 105). Д. А. Авдусин датирует его интенсивное использование X в. (Авдусин Д. А. Гнездово и днепровский путь // Новое в археологии. М., 1974. С. 159-169). Г. С. Лебедев, опираясь на распространение восточного серебра, относит зарождение пути "из варяг в греки" уже к началу IX в., основная же масса византийских монет, по его данным, проникает в Скандинавию именно в X в. (Лебедев Г. С. Эпоха викингов. С. 140, 234). Однако Аскольд и Дир, прошедшие Днепровским путем в 60-е годы IX в.,