Спустя год после моей смерти тени прошлого вернулись. Они обступили меня, взяли в кольцо, и я провалился в край туманов. Покой и освобождение влекли меня в бездну, и плач Митрун не мог удержать, вызывая только раздражение и гнев. Тогда вновь пригодился Корд. Он отправил меня в поселение Равендаль, что в Альвинмарке. Искусные лекари из Народа Холмов поили меня отварами неведомых трав, вели долгие беседы, читали надо мной заклинания. Я бродил по лесу, что рос окрест, слушал ручьи и птиц, шёпот ветра в кронах, одинокие звёзды, и забывал о том, что я мертвец. Но однажды ночью ко мне в келью зашла та самая маленькая девочка-цверг, которую давно убили братья Вилисоны, и спросила, как я себя чувствую. Я ответил, что, спасибо, хорошо. Тогда она заплакала и рассказала, что злой ветер Морсинсфьёлля жестоко наказал её родичей за поражение у стен Норгарда.
— Когда мы придём следующий раз… ты будешь там, рыжий безумец? Скажи, что нет!
— Я могу и не дожить до этого дня, — уклончиво отвечал я. Ибо не знал, станет ли у меня сил ещё раз взойти на стену с оружием. Не плюну ли я в следующий раз на гибель мира.
Потом я проснулся. В тот же день отправился домой. Лекари только развели руками.
Минуло еще два года. Не сказать, чтобы мы с Митрун жили плохо, но и без большого счастья. Не так жили мои родители… Мне было на всё наплевать. Я много пил и мало работал, и люди говорили, что пиво у Турлогсона уже не то. Этер трактирщик теперь покупал у меня эль по дерьмовой цене, но ведь и сам эль был дерьмовым, да и людишки — под стать. И ни разу не ходил я к Старому Балину и не говорил с ним. Однажды Митрун просто устала от меня и уехала к родным, оставив меня поразмыслить, не стоит ли нам разойтись. Я не хотел думать о том. Ни о чём не хотел думать.
Ибо слова мёртвой девчонки-цверга звучали в моём сердце, возвращая жажду тумана.
* * *
И коль скоро мне предложили бы отправиться в Девятый Замок, я согласился бы только ради того, чтобы не дойти туда.
Приют безумцев
1
В дверь постучали.
Я оторвал взгляд от пылающего камина (бабье лето кончилось, осень вступила в свои права, и было прохладно) и взглянул на часы, висевшие над очагом. Такие, говорят, висят теперь на ратушах всех южных городов. Забавная штука. Тикают… Свадебный подарок от тестя. Зачем Лаунд это сделал — осталось для меня загадкой. Как будто тяжело узнать время по солнцу или на худой конец по песочным часам…
Было шесть пополудни. Эльри обещал зайти в девять. Кого нелегкая судьбина принесла?
Стук повторился. Довольно настойчиво. Так дерево стучит о дерево.
Дубьё о щит. Боль в руке. Слюнявые морды. Клочья шерсти. Глаза. Глаза. Глаза…
— Нет, — прошептал я, — мы убили их всех. Не хочу никого видеть.
Тук-тук-тук.
Будто посохом. Корд'аэн? Нет нужды ему открывать.
Тук-тук…
— Да ты, холоп, не уймешься… — проворчал я и пошёл открывать. Распахнул дверь настежь, надеясь зашибить незваного гостя, и заорал:
— КТОТАААМ?!..
Крик застрял в горле.
На пороге стоял кто-то очень знакомый. Где-то я уже видел этого толстяка, эту роскошную золотую бороду, эти синие глаза, клетчатый кафтан…
" — Уберите! Уберите зеркало! Ааааа… — трясся толстый бородач, заливая рот слюнями, плача и жалко мыча, и ужас его налитых кровью глаз пугал даже меня…"
— Приветствую, брат-двергин! — возвестил гость.
— Не припомню, чтобы мы братались, — хмуро заметил я. — Тебе кого, гость?
— Ты ли Снорри сын Турлога, он же Снорри Пивовар, он же — Снорри Безумец?
— Снорри, сын Турлога, пивовар, к услугам твоим и всего твоего рода, — представился я, и добавил шёпотом, — а за безумца можно и в глаз отведать. Я этого не люблю.
— Что так сразу — "и в глаз"? — обиделся "брат". — Моего рождения и смерти желали только от того, что я-де похож на одного господина, которого потом всё равно оставили в приюте для умалишённых. Думалось мне, вы, вирфы, порядочный народ…
— А сам-то ты кто таков?
— Асклинг, следопыт из Альвинмарка.
— Ну проходи, Асклинг…
Он не назвал ни рода своего, ни отчества, ни даже откуда сам. Альвинмарк — большой. И что-то я не слышал, будто двергов брали в следопыты. Его кожа как-то странно блестела в свете заходящего солнца, словно ошкуренная доска, да и глаза не вращались в глазницах. Слепой? И тут я заметил на его желтоватом лице трещину. Не морщину, не шрам — ТРЕЩИНУ! От уха до подбородка. Борода же его словно приросла к шее…
— Сдается мне, что ты — не из народа Двергар, — сообщил я ему, выуживая из-за спины топор-подарок Эльри. Я теперь не расставался с этим топором. Легче от этого не было, но я и не хотел, чтобы было легче. Наоборот. Я не имел права на облегчение. И дело не в совести.
— А я и не говорил, что я из народа Двергар, — отозвался меж тем гость. — Я — бочка!
— Хо-хо. Очень приятно, — пробормотал я. — Хм, вроде не пил сегодня…
— А есть желание? — участливо спросил Асклинг.
— Теперь — пожалуй, есть…
…Асклинг — вполне пристойный парень, коль не смотреть, что бочка, рассказывал свою историю, солнце почти скрылось за вершинами Хвитасфьёлля, я напился и разомлел, и тут снова постучали.
— Это, верно, вторая бочка! — предположил я и пошёл открывать.
Однако на пороге стоял не бочонок, а молодой сид в зелёном плаще и улыбчивой тайной в глубине больших глаз цвета неспелых яблок. В руках — красивый резной посох. Некогда я знал его. Некогда он был мне другом.
— Ну? Чего надобно, благодетель? — проворчал я.
"Благодетель" вздохнул.
Я зло бросил:
— Не вздыхай, Корд'аэн, сын Флиннаха, ибо мне нет дела до твоих скорбей!
— Асклинг уже пришёл?
— Бочка? Вон там сидит. Могли бы назначить друг другу любовную встречу в ином месте. Может, вам ещё ужин при свечах устроить, хэ?
— Снорри, нам надо поговорить. Нам всем.
Я ещё никогда не видел его таким печальным, встревоженным и уставшим. Раньше я проявил бы участие — ведь он был мне другом. Ранее. Смерть назад.
Дверь захрипела, впуская волшебника из сидов.
* * *
— Пива хочешь? — предложил я друиду.
— А чаю можно? — попросил тот, выискивая взглядом, куда бы примостить седалище.
— Можно. Но нету.
— Даже мятного? — сид нашёл колченогий стул, повесил плащ на спинку и осторожно присел.
— Погоди, я наполню большой чайник.
— Это верно, Снорри. Чем больше, тем лучше. Это будет самая долгая ночь в твоей жизни.
— Не самая. Самая долгая была тогда, когда ты предал меня.
Я взглянул ему в глаза, но он отвёл взгляд.
Лицемерный ублюдок! О, не чаем бы тебя потчевать, а чёрной, круто заваренной ненавистью!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});