Мы все чувствовали, что окружающий воздух стремительно нагревается, а поверхность Пустыни начинает прожигать подошвы нашей обуви. Причем, как нам казалось, солнце было здесь совершенно ни при чем. Неумолимый жар струился снизу, словно под этой чудовищной тефлоновой сковородой включили не менее чудовищную конфорку.
И все-таки мы продолжали двигаться вперед!
Первыми не выдержали лошади. Маленькая кобылка Фродо неожиданно громко ржанула, резко дернула головой, вырвав у хоббита повод, и прянула в сторону. Глаза у нее были совершенно обезумевшие, на губах появилась желтоватая пена. Она попыталась поскакать в сторону, но буквально через пару прыжков поскользнулась и грянулась оземь. Ее ржание, последовавшее за этим падением, скорее можно было бы назвать лошадиным воплем. А когда ей, далеко не сразу, удалось все-таки подняться на ноги, мы увидели, что ее бок покрыт волдырями от ожогов.
Неуклюже переступая ногами и мотая головой, она удалялась от нас, не подпуская к себе Фродо и одного из гвардейцев, пытавшихся ее перехватить. Когда расстояние между отрядом и лошадью увеличилось метров до двадцати, она неожиданно стала исчезать с наших глаз, словно растворяясь в воздухе. Мы все сразу же заорали хоббиту и гвардейцу, чтобы те немедленно возвращались, и они, к счастью, послушали нас.
У Фродо появилась новая тема для нытья, но через несколько минут та же история произошла с лошадью Эльнорды и одного из гвардейцев. Эльфийке, правда, удалось удержать повод своей лошади, но она так рвалась, что хозяйка в конце концов вынуждена была ее отпустить. Обе обезумевшие лошади так же пропали без следа.
Следом за этим один из гвардейцев вдруг зарычал низким голосом и повалился всем телом вперед. Мы бросились к нему и подняли конвульсивно извивающееся тело. Его ладони и одна щека – те места, которыми он коснулся земли, были сожжены до мяса, но конвульсии прекратились, к нему пришло спасительное бесчувствие.
Шалай открыл свою сумку и, смазав руки и лицо потерявшего сознание человека какой-то пахучей мазью, перевязал их. Мы уложили несчастного на спину лошади тролля, остававшейся среди всех наших перипетий такой же невозмутимой, как и ее хозяин.
После этого случая нам стало ясно, что касаться поверхности Пустыни другими частями тела, кроме наших обутых ступней, ни в коем случае нельзя. Непонятно почему, но ноги наши страдали от раскаленной поверхности в гораздо меньшей степени, чем вся остальная кожа.
Наконец солнце перевалило за полдень, и его свет начал падать нам в спину. Слепящие зайчики исчезли, и мы смогли снять душившие нас повязки. Но в тот же момент начались видения.
Первое заметила Эльнорда. Она неожиданно остановилась на месте, уставившись неподвижным взглядом вперед, и через секунду громко сказала:
– Смотрите, нас поджидают!
Мы ничего не видели, а хоббит, оглядевшись, пробурчал:
– Нет, подруга, поджидают только тебя…
– Вы что, ничего не видите?! – закричала Эльнорда, продолжая пристально рассматривать нечто впереди себя. – Там же огромный отряд рыцарей Храма!
Мы невольно остановились, но впереди по-прежнему ничего не было.
– Они приближаются! Приближаются на полном скаку! – продолжала между тем вещать эльфийка и вдруг громко крикнула: – Что же вы стоите, они атакуют!
Она выхватила свой лук и принялась стремительно посылать вперед стрелу за стрелой, которые, пролетев метров двадцать, просто растворялись в воздухе. Но Эльнорда считала, что стреляет вполне успешно, на ее прекрасном лице появилась довольная хищная усмешка.
И тогда я прошептал заклинание «короткого сна». Девушка начала валиться на бок, но я был начеку и успел подхватить падающее тело.
Она открыла глаза минут через пять и спокойно высвободившись из моих рук, самостоятельно пошла вперед. И хотя Эльнорда ничего не говорила, я понял, что она прекрасно помнит и атаку закованных в доспехи рыцарей Храма, и свою бесполезную стрельбу.
Следом за Эльнордой странно повел себя Шалай. Он вдруг на ходу поклонился чуть ли не до земли и торжественно сказал:
– Я рад, мой король, видеть тебя в добром здравии! Твои подданные будут счастливы узнать, что ты жив, вполне здоров и возвращаешься на свой престол. Да, в твоем королевстве не все в порядке… да, твоя дочь едет с нами, но, к сожалению, это только ее тело. Нет, мой король, ты почти не изменился за эти двадцать с лишним лет, я прекрасно помню, каким ты был, когда покинул своих подданных…
Я понял, что старый воевода разговаривает с невидимым для нас отцом Кины. Но на его лице было написано такое счастье, а глаза светились такой преданностью, что у меня не поднялась рука развеять окутавшие его чары.
Беседа Шалая продолжалась около получаса, после чего он неожиданно тряхнул головой и с недоумением принялся озираться вокруг.
В этот момент Фродо принялся читать первый монолог Гамлета!
Маленькое меховое существо, размахивая короткими мохнатыми ручками и потряхивая головой, стенало с непередаваемой страстью:
…Нет месяца! И целы башмаки, В которых шла в слезах, как Ниобея, За отчим гробом. И она, она, — О боже, зверь, лишенный разуменья, Томился б дольше, – замужем – за кем: За дядею, который схож с покойным, Как я с Гераклом…
Фродо действительно был настолько «…схож с Гераклом» и так уморительно потрясал мохнатыми кулачками, что Эльнорда истерически расхохоталась. Меня самого душил смех, хотя Шалай и оставшийся в разуме гвардеец смотрели на хоббита с неким мистическим ужасом, не понимая, видимо, ни слова из того, что тот с таким воодушевлением бормотал. А вот когда Фродо закончил монолог и принялся раскланиваться во все стороны, не переставая при этом шагать вперед, нам с Эльнордой тоже стало не по себе.
Откланявшись и послав несколько воздушных поцелуев, хоббит прекратил свои чтецкие упражнения и двигался вперед, словно ничего и не произошло. А я с напряжением ожидал, какое же видение достанется мне самому. И в то же время я старался держаться поближе к мерно вышагивавшему впереди Душегубу, чтобы иметь возможность подхватить Кину, если троллю станет вдруг худо. Но с нами и гвардейцем ничего не происходило.
Между тем постепенно становилось прохладнее, ноги уже не обжигало каждое прикосновение к черному зернистому стеклу дороги и дышать стало гораздо легче. Я вдруг с удивлением понял, что приближается вечер, и солнце закатилось за край Пустыни, и небо уже темнеет в предчувствии ночи.
Тут тролль остановился и, обернувшись к нам, твердо сказал:
– Пора становиться на ночлег, а то в темноте мы потеряем направление…
Гвардеец мгновенно опустился на холодное стекло и замер. Я сдернул с себя плащ и постелил его, сложив вдвое. Душегуб сразу понял мои намерения и аккуратно уложил на расстеленный плащ Кину. Эльнорда шатаясь подошла к лошади Душегуба и вытащила оба одеяла. Одно она протянула Фродо, но тот неожиданно помотал головой:
– Забирай оба, судя по всему, ночью будет холодно…
Мы расположились на ночлег, и никто даже не заикнулся о еде, хотя костерок я запалил. Было странно смотреть на пламя, пляшущее над темным зеркалом, и особенно на его отображение, бросавшее острые клинья огня вниз, вглубь, в черную темноту Тефлоновой Пустыни. Оно ничего не освещало, но казалось продолжением той темной магии, которая преследовала наше Братство весь прошедший день.
Хоббит оказался абсолютно прав – ночью было холодно. И не просто холодно, а холодно до жути, до того, что мы с наслаждением, с вожделением вспоминали дневное пекло. На рассвете мы с трудом поднялись на ноги, не выспавшиеся и не отдохнувшие. Единственное, что хоть немного утешало, это то, что ни у кого из нас не было обморожений. Солнце только-только вызеленило край горизонта, когда мы снова отправились в путь, а я с ужасом думал, как мы сможем проделать еще один дневной переход.