И с неба сошел свет. Свет был темно-синим, почти черным. Все на этом цветущем лугу мгновенно стало пеплом: и люди, и животные, и металл, и сама земля на несколько метров вглубь, и сам пепел запекся тяжелой черной коркой. А посреди черной пустыни остался стоять Ермулак, заключенный в черно-белое яйцо, сотканное из света двух оставшихся у него бусин.
Когда небесный свет погас, победитель пешком отправился к себе в горы и увидел, что в мире появились болота и болотные гады, черные заросли деревьев без листьев, в которых обитали огромные пауки-людоеды, в горах открылись трещины, и из них изливается расплавленная порода или извергается кипящая вода.
Так демон Войны привел в Мир Зло!
И подсказка богини навсегда осталась в памяти людей. Ведь когда Ермулак вернулся к своему народу, оказалось, что все забыли его имя, и называли его «Кинь цветную», что вскоре превратилось в «Кин Цветной»!
А боги-близнецы ушли из этого мира… И коварная богиня покинула его…
Шалай замолчал, уставив взор в слабо тлеющие остатки костра. Только слабый ветер шелестом невидимых листьев нарушал повисшую над нашим лагерем тишину.
Наконец Эльнорда тихо проговорила:
– Какая красивая легенда…
– Красивая, но совершенно неправдоподобная! – неожиданно резко возразил Фродо. – Особенно в части философских рассуждений о человеческой натуре. «Обида», «жадность», «мстительность» – эти «демоны» присущи человеку с рождения, и мало кому удается задавить их в себе!
– Пошел ты со своей философией! – грубо прервал рассуждения хоббита сумеречный эльф. – Тебе о такой любви рассказали, а ты «философия человеческой натуры»!
– О какой любви?! – заверещал Фродо, распугивая все очарование ночи. – Сказано же было – сплошное женское коварство! Выбить с доски короля, чтобы муж партию выиграл!
– А шепот на весь мир!!! – тут же взвилась эльфийка. – Это тебе что, не любовь?!
– Да просто совесть заела… Или мужик понравился! В общем, баба есть баба, ничего в ее поведении не поймешь, да она и сама ничего не понимает! Это ведь про баб сказано – «Любовь зла, полюбишь и козла!»
– Это почему про баб?! – возмутилась Эльнорда.
– А потому что – козла! Заметь, не козу, а козла! – Фродо сделал эффектную паузу, чтобы смысл силлогизма дошел до примитивного девчоночьего ума. – Поняла?!
– Ты ж сам козел, почему ж тебя никто не любит?! – нелогично перешла к оскорблениям Эльнорда.
– У нас что, принципиальный диспут или свара торговок рыбой?! – холодно поинтересовался хоббит. – Почему ты позволяешь себе оскорбительные личные выпады?
– А потому что ты в моем лице оскорбил всех баб… женщ… девушек! – запальчиво ответила Эльнорда и тут же привычно повернулась за помощью в сторону тролля: – Душегуб, он тебя козлом обозвал… то есть не тебя, а Кина Цветного!!!
Ее мелодичный голосок звенел от обиды.
Но в этот момент раздался другой, не менее мелодичный голос:
– И сказка глупая – все было совсем не так, и спор ваш глупый…
Все, кроме тихо посапывающего тролля, повернулись на голос. Королева Кина лежала на траве, укрытая моим плащом, повернувшись лицом в нашу сторону, и глаза у нее были закрыты. Но говорила безусловно она!
Я вскочил на ноги и, одним прыжком оказавшись около нее, склонился над ее лицом.
– Что смотришь, – шевельнулись ее губы, и на них показалась улыбка. – На месте твой клоп, на месте…
– Так ты в самом деле притворяешься? – растерянно спросил я.
– Нет, я сплю… Только мой сон несколько отличается от вашего, – немного непонятно объяснила она.
Но меня это не слишком внятное объяснение вполне устроило. Я выпрямился и с облегчением сообщил своим встревоженным друзьям:
– Спит она, спит…
– И нам пора, – подхватил Шалай. – А то завтра день будет тяжелый… еще спуск искать…
Эльнорда встала и, подойдя к посапывающему троллю, осторожно уложила его на бок. Фродо тут же пристроился рядышком, бормоча, что под боком у Душегуба всегда тепло, гвардейцы разошлись в разные стороны от лагеря, их дежурство было первым. И скоро лагерь совсем затих.
Я заснул, сидя рядом с Киной. Всю ночь мне снились какие-то битвы, не то на цветущем лугу, не то внутри огромной белоснежной палатки. Потом некий настойчивый голос начал меня убеждать: «Кинь белую, кинь белую… Тогда не будет этой Тефлоновой Пустыни…» Потом вокруг что-то грозно зашипело и меня начало трясти, так что голова моталась в разные стороны и желудок подкатывал к горлу. Потом я рухнул вниз и… открыл глаза.
Едва-едва занимался рассвет. Побледневшее небо теряло свои звезды, и все вокруг только начало выступать из мрака, так что я не сразу понял, что произошло. Когда же до меня дошло случившееся, я вскочил на ноги и принялся расталкивать своих друзей. Они тоже не сразу понимали, что я им показываю, а затем поднимались и бросались к испуганным лошадям.
Случилось действительно нечто совершенно невероятное, и теперь нам не надо было искать спуск на черное ложе Пустыни.
Окружающая нас поверхность почвы изогнулась таким образом, что узкая полоска луга, на которой расположился наш лагерь, оказалась вровень с поверхностью Пустыни. Было очень странно смотреть на опушку и часть леса, располагавшиеся рядом с лагерем, – они находились теперь на наклонной поверхности, так что деревья стояли, круто наклонившись к горизонту. При этом метров через двадцать от нашего лагеря в каждую сторону луг плавно поднимался вверх, восстанавливая обрыв, на котором мы ложились спать.
Во всяком случае, нам некогда было исследовать и обдумывать происшедший феномен, нам надо было использовать представившуюся возможность. И мы ее использовали. Буквально через несколько минут мы были в седлах и вступили на черную, абсолютно гладкую и твердую поверхность Тефлоновой Пустыни.
Кони шли как-то неуверенно, но мы довольно далеко ушли от края Пустыни, когда нас догнал странный, продолжительно нарастающий и внезапно оборвавшийся шорох. Я оглянулся и увидел, что луг, с которого мы спустились, вновь поднялся на свой прежний уровень, и, стало быть, обратный путь для нас был отрезан.
А еще через полчаса начались неприятности. Сначала поверхность Пустыни, и до того не позволявшая лошадям ступать уверенно, превратилась в настоящее стекло. Причем стекло необычайно твердое и отполированное. Копыта лошадей скользили, не находя достаточной опоры, и мы постоянно рисковали сломать себе шею, вылетев из седла. Нам пришлось идти пешком, ведя лошадей в поводу, и наше продвижение стало очень медленным. Впереди шагал Душегуб, несший на руках Кину, и он был единственным из нас, кто уверенно ступал по черному стеклу, расстелившемуся под нашими ногами.
Солнце взошло через час, вынырнув зеленым приплюснутым шаром из черного зеркала Пустыни прямо впереди нас, и мы сразу поняли, что смотреть вперед совершенно невозможно. Зеленый свет, отражаясь от странно зернистой поверхности, дробился на сотни мельтешащих зайчиков, стремящихся ворваться в зрачки и проникнуть до самого мозга. Душегуб, видимо, знакомый с таким явлением, положил Кину на землю, достал огромный носовой платок, прокусил в нем две маленькие дырочки и, пристроив эту простынку у себя на физиономии, спокойно отправился дальше. Каждый из нас, в меру своих возможностей, повторил прием тролля, и мы с горем пополам последовали за ним.
Самый маленький платочек оказался, конечно, у Фродо, и он немедленно принялся ныть, что у него ничего нет, кроме этой маленькой засморканной тряпочки, в то время когда у некоторых имеются целые чистенькие наволочки, но они никогда не поделятся с бедным маленьким хоббитом, потому что они все жадюги.
Он ныл таким образом до тех пор, пока Эльнорда, видимо, оказавшаяся самой жалостливой в нашей компании, не оторвала здоровенный кусок подкладки от своего плаща и не обмотала голову хоббита замечательной зеленой шелковой маской.
– Есть на свете настоящие друзья! – счастливо вздохнул Фродо, но уже через полчаса он начал ныть, что ему жарко под этим безразмерным колпаком и совершенно нечем дышать.