Софа строит из себя виноватую. Что ему до чужих бесплодных амбиций? И ей…
— Блин, о чём мы вообще толкуем, как бедные люди? И я на это, блять, соглашаюсь, по углам чужим мыкаться на свиданки, как бы ни приделах! Ты меня кем выставляешь? Уродом моральным? А, Соф?
— Остынь уже, и так нелегко. Ты ведь был согласен подождать! А сейчас-то что изменилось? Потопить меня перед матерью хочешь? Разве я тебе не говорила, что она творит! Каждый раз, когда хочет сорвать на мне свой гнев!
— Чем я теперь твоим предкам плох? Заграниц не видел? Бабла не заработаю, сдохну в канаве после очередного разбора? А стыдобно ведь! Пацаны смеются, когда я очевидного не признаю. Бегаю за тобой, как сопливый восьмиклассник…
— Уговорил! Не мелкая, разберусь, и всё нормально будет, как у людей. К Филу на свадьбу со мной пойдешь, как жених на выданье…
— Хорошо сейчас сказанула, Хазанов в юбке. Лады, дочь Тритона, я на гребне волны в северную гавань, ты давай там… Не скучай, умницей будь!
— Не дождешься, лукавый! Оглянись, сзади космические войска!
— Эй, Пчёл! Объявляю, Вас мужем и не ной! Та-да-да-да… — идиллию разрушил Холмогоров, появившийся между Голиковой и Пчёлкиным, как третейский судья. — Ля-ля, тополя, люблю — трамвай куплю, все вы такие безголовые! Соф, я, конечно, сын профессора астрофизики, но не моей морде «Аэрофлот» задерживать…
— Соф, эта махина просто достала, тудыт его за клешню, — показав Косу кулак, Пчёла на секунду почувствовал себя истинным победителем, — но мы это, правда, опоздаем так! Чё, Кос, погнали за золотом маккены?
— Мне бы хотя бы поговорить с твоей сестрой, а золото потом я ей уж обеспечу! — веселость Коса стёрлась при едином упоминании Лизы. — Софа, лихом не поминай, а Пчёлу пришлю следующим рейсом!
— Переговорщики фиговы, постарайтесь не переубивать друг друга в полете.
— Где уж наша бы не пропадала!
Из гущи воспоминаний выводит требовательный стук в дверь. Софа бы и рада остаться неподвижной на своей кровати, но стучалась мать, и она не уйдет так просто, прежде чем не пожелает «доброго утра». В весьма специфичной форме.
— Проснись и пой, хоть раз в жизни! — мрачно замечает Голикова-старшая, отворяя дверь, и нажимая на кнопку выключения магнитофона. — Грустная у тебя музыка, дочка, плакать с неё будешь. А не хватало, чтобы ещё и ты туда же…
— Ты же сама говорила, ма! Я из поколения бездуховной молодежи, куда мне до тебя, святой комсомолки и идейного борца с тунеядством? — Софке не жаль выключенного Бутусова, а вот за поникшую от бабского горя мать впервые по-женски обидно. — Только не надо плакать! Ты ведь всегда была смелая, боевая, а сейчас подаёшь мне заразительный пример. Ну, мама!
— Мне в юности тоже пели про солнышко лесное, про зорьки ясные, в любви признавались. Был один залётный. Обманул в два счета, а потом папаша наш подобрал добро, хорошо, что не с пузом, но только вот сижу я, Софа, здесь… Обманутая и покинутая, все одно! Зато с пропиской и привилегиями.
— Мама, — едва слышно произнесла Софа, садясь на кровати, и подвигаясь ближе к Марине Владленовне, — а ведь ты прекрасно понимаешь, что я Пчёлкина выберу. Борись со мной, сколько влезет!
— Будто я не знаю, о чем ты все время думаешь, — Марина не скрывала разочарования в голосе, но сил на борьбу не оставалось. Может, муж и вправду сказал не дурость — Софка умна, и обормота не выберет, — но учти — падать будет больно! Первая любовь — разовая акция! Я смыслю, о чем говорю. Через это мы проходили! Любовь-морковь, а матери потом страдай! В слезах утонешь!
— Все мы когда-нибудь падаем, мам, — приятная полудрема, владеющая сознанием Софы, давно вытеснена здравомыслием Марины Владленовны, и девушка резво поднимается, не давая себе раскиснуть, — и это вопрос времени. Чему быть, того не миновать! Но с отцом помиритесь. Каждое утро выслушиваю! Или разводитесь. К чёрту ваши приличия, если вы сами себе враги!
— Софа, успокойся на мой счёт, уж как-нибудь уживусь с отцом. Не могу я его оставить, как бы что не случилось, время такое, к верхам тоже подбираются. А тебе твой рыжий прихвостень вчера вечером звонил, говорил, что приехал. Не печалься, он сам карту выложил, можешь не бегать от меня. Знаю я, в какой ты институт опаздываешь, что света белого не видишь! В институт семьи и брака? Думаешь, туда?
Софка, натягивающая на стройные ноги домашние брюки, едва ли не упала на пол от слов матери. Чтобы её Владленовна так спокойно, без лишних споров приняла чужую позицию, и не гаркала лишних раз, как ворон на распутье? Неужели сдалась? Или минное поле с отцом куда притягательнее для поучений, чем радужные мечты дочери?
— Ма, а что ж ты так молчала? Как воды в рот набрала, — на ходу натягивая белую футболку с лейблом, прокричала Софа. — Спасибо, так бы до скончания веков не узнала! — оборона пала, и Софка практически этому не верила. Она бросилась к телефонной трубке, в спешке набирая зазубренный абонентский номер.
Марина Владленовна лишь бессильно раскинулась на кровати, апатично смотря в потолок. Софка стремительно выходила из-под контроля, муж не принимает её точку зрения, а она опоздала на заседание кафедры. Везде бардак!
Что ж, ей не привыкать ломиться в глухие стены.
* * *
Ленинград. Февраль 90-го
В угловой комнате, выходящей единственным окном на улицу Гастелло всегда прохладно. Космосу так показалось. Особенно в этой комнатке. Ленинградское жилище Лизы — десятиметровая светлица, умещавшей раскладной диван и лакированный гарнитур, беспорядочно заваленный книгами с разноцветными корешками «классиков и современников».
В гостиной и кабинете куда теплее, чувствуйте себя, как дома. Да и квартира пуста, перемещайся, сколько влезет. Но Космос и Лиза не двигались с места, пропав для всех и надолго.
Где-то в коридоре зазвонил телефон. Наверное, это Пчёлкин. Или Ёлка — с приветом от всего военно-морского флота. Космос нарочито делал вид, что не услышал трели звонка, лёжа с закрытыми глазами. Совесть не мучила. С прошедшего сентября, и целого дня, проведенного в оковах холодного Ленинграда, она и так желала перерыва на перекур. Прошлой ночью Кос поймал за хвост долгожданное спокойствие, приникшее к плечу, как и утомленная Лиза. И пусть не двигается, безмятежно спит, а Космос разгадает, какой цветной сон приснился ей на этот раз. Девочка, милая…
Ему не поверят, разузнав, что он мыслит подобными категориями. Это также невозможно, как представить Фила балериной. Впрочем, кто сказал, что нормальных человеческих отношений стоит стыдиться? Рискнув однажды, можно почувствовать себя