— Не много ли предосторожностей для дома честного финансиста? Вы не находите? — спросил Рейвен.
— У меня есть самые разные интересы, которые нужно защищать. И я перечислил далеко не все средства, отнюдь. Вы достигли только второй линии обороны. — Он наклонился ближе к экрану и самодовольно добавил: — В этой комнате я неуязвим!
Усмехнувшись, Рейвен сказал:
— Интересно было бы проверить.
— И у вас не будет ни единого шанса. Зарубите на своих любопытных носах, что обычные люди тоже не лишены способностей. Некоторые из них — а я в особенности — знают, как надо обращаться с мутантами. Я опережаю их на несколько шагов.
— Вы отстаете на несколько, но не знаете этого.
Не обратив на замечание никакого внимания, Торстерн продолжил:
— Если вы кичитесь своими телекинетическими способностями — валяйте, попробуйте их на дверных запорах! А может, вы случайно гипнотизеры? Посмотрим, сумеете ли вы околдовать меня через монитор. Или вы телепаты? Что ж, читайте мои мысли! Не получается? Вы даже не знаете, где я, в какой стороне и как далеко! Я могу находиться в десяти ярдах от вас, за экраном, не пропускающим мысли. Но с таким же успехом я могу говорить из другого полушария.
— У меня такое впечатление, что вы кого-то боитесь.
— Я никого не боюсь, — сказал Торстерн, и это была правда. Тело Торстерна действительно не знало страха. — Но я живу среди людей с паранормальными талантами и, значит, должен быть предусмотрительным. На Венере и Марсе много мутантов. Земле следует учесть это, пока она не заварила такую кашу, которую потом не сможет расхлебать.
— У Земли есть свои мутанты, — сообщил Рейвен. — И больше, чем вы думаете. По-моему, вы вообще переоцениваете роль мутантов. Наверное, это потому, что их у вас так много. Но кто впервые доставил людей на новые планеты? Земной космический флот! Во все времена пилотами были земляне. Каждый из них по пятнадцать-двадцать лет бороздил пространство, впитывая жесткое излучение. Результат очевиден — дети многих космонавтов отличаются от остальных детей.
— Приму к сведению, — с удовлетворением произнес Торстерн и задал, как ему казалось, убийственный вопрос: — Вы утверждаете, что идет война. Почему же тогда Земля не использует собственных мутантов, чтобы отплатить той же монетой?
— А кто сказал, что в этой войне Венера использует мутантов? — спросил Рейвен.
Торстерну понадобилась доля секунды, чтобы скрыть замешательство, и он спрятал его за вопросом, заданным с притворным удивлением:
— А что, разве не так?
— Нет.
— Тогда что же?
— О, совершенно ужасное, страшное изобретение! Какие-то новые лучи, которыми стерилизуют земных женщин.
— Наглая ложь! — гневно и громко воскликнул Торстерн, и его лицо вспыхнуло.
— Конечно, — без тени смущения признал Рейвен. — И вы это знаете. Вы только что это признали. Но откуда вы это знаете?
— Отвратительный, грязный трюк! — Раздосадованный своей второй оплошностью, Торстерн решил больше такого не допускать. — Я устал от этой беседы. В ней мало приятного и столько же полезного. Я намерен поступить с вами так, как поступаю со всеми остальными опасными безумцами, которые время от времени врываются в мой дом.
— Если сумеете.
— Сумею. Легкие у всех одинаковы. Любому уроду нужно спать, если он не ноктоптик. Пусть он как угодно силен, во сне от беспомощен как младенец.
— Вы хотите отравить нас газом?
— Вот именно, — согласился Торстерн. — Как раз для этой цели к вашей комнате подведены трубы. Как видите, мы не лишены фантазии, да и соображаем побыстрее некоторых. — Покусывая нижнюю губу, он добавил, словно додумав мысль до конца: — Я предпочитаю делать дела как можно проще, чисто и без лишнего шума.
— И вы отказываетесь предпринимать что-либо для прекращения войны?
— Не будьте идиотами. Я действительно не допускаю и мысли о том, что идет война. И тем более что я играю в ней какую-то роль. Ваш мифический конфликт перестал меня интересовать. Вы просто пара маньяков, которые ворвались в мой дом. И я хочу удостовериться, что полиция выдворит вас отсюда, как выносят ненужный хлам. — Торстерн наклонился перед экраном, протянул руку… и так съехав на самый кончик кресла, Чарльз внезапно тихо сполз на пол. Его полное лицо стало землистым, глаза закрылись, ноги нелепо вытянулись.
Рейвен вскочил, позабыв о включенном экране. Склонившись над Чарльзом, он усадил его, просунул руку под жилет и начал мягко массировать сердце.
— Какая трогательная сцена, — с сарказмом заметил Торстерн. Он все еще стоял, склонившись к чему-то вне поля экрана, но рука его застыла, не достигнув цели. — Толстяк изображает больного. Вы с серьезным видом массируете ему грудь. Сейчас вы скажете мне, что у него инфаркт или что-нибудь в этом роде. Если срочно не предпринять меры, он умрет. Теперь мне полагается встревожиться, придержать подачу газа, открыть запоры да еще послать к вам кого-нибудь с лекарством.
Повернувшись спиной к экрану, Рейвен хранил молчание. Он стоял над Чарльзом, удерживая его в кресле и массируя грудь в области сердца.
— Ну, это не сработало! — Торстерн почти выплюнул эти слова. — Такой простенький трюк не обманет даже идиота. Я думал, вы обо мне лучшего мнения. Между прочим, если бы этому толстяку и в самом деле вздумалось здесь подохнуть, я с удовольствием понаблюдал бы за этим. Кто я такой, чтобы останавливать руку судьбы?
— Вы все сказали? — Рейвен не потрудился даже обернуться, с восхитительным самообладанием игнорируя все угрозы Торстерна. — Видите ли, нам часто приходится попадать в невыгодное положение из-за того, что мы слишком церемонимся. Мы тратим драгоценное время, пытаясь убедить публику вроде вас не доводить нас до греха. Мы стараемся отсрочить неизбежное до самого последнего момента, когда промедление становится преступлением. В этом наша слабость. Мы слабы там, где сильны менее щепетильные люди, такие, как вы.
— Благодарю, — сказал Торстерн.
— Тем большее для нас облегчение, когда наша жертва напрочь лишена морали, — добавил Рейвен. Почувствовав, что наступил решающий момент, он резко повернулся и пристально посмотрел в экран своими сверкавшими серебром глазами:
— До свидания, Эммануэль! Настанет день, и мы обязательно встретимся!
Торстерн не отвечал. Да он и не мог. С его лицом, только что сильным и волевым, творилось что-то невообразимое. Глаза вылезли из орбит, взгляд метался, зубы стучали, по лбу градом катился пот. Казалось, этого человека разрывают на части.
Продолжая тихонько поглаживать безвольное тело, Рейвен невозмутимо наблюдал за происходящим на экране. Перекошенное лицо Торстерна исчезло с экрана, вместо него появилась рука, судорожно пытавшаяся что-то схватить. Затем исказившееся до неузнаваемости лицо всплыло снова… Все это заняло меньше двадцати секунд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});