Читать интересную книгу Избранное - Хаймито Додерер

— Да, — сказал Харбах, — я тоже в это верю.

Они подняли бокалы и выпили за здоровье Ирмы. Еще три недели назад они не были знакомы, никогда друг о друге не слышали. Хвостику смутно мерещилось, что в этом путешествии ему больше откроется, чем он полагал и планировал прежде. Оно, это путешествие, было захватывающим и всеобъемлющим миром, замкнутым со всех сторон. На мгновение он увидел сейчас Дональда и самого себя идущими мимо церкви св. Павла из кабачка Марии Грюндлинг. Тогда с Дональдом творилось то же, что и сегодня. И тем не менее сейчас все кажется в корне переменившимся.

* * *

Гергейфи прождал в кафе почти час. Потом еще раз глянул на часы, удовлетворенно кивнул и крикнул:

— Счет!

Каталог он сегодня уже не получит. Но в главном все, по-видимому, шло, как ему хотелось.

Теперь пора было встретиться с малюткой. На сей раз он не намеревался ждать ее у себя на квартире. Времени было в обрез, а Тибор в подобных случаях не выносил спешки, Марика еще вчера сказала по телефону, что ей нелегко будет вырваться, так как барыня кого-то ждет к чаю. Может быть, попозднее. Когда подаст чай. Но на целый вечер ей наверняка не удастся освободиться.

— Ты сегодня ничего ей не говори. Только завтра. Как подашь чай, спроси, нельзя ли тебе отлучиться на два часа, здесь, мол, проездом твой брат, у него пересадка в Будапеште. Поняла? Вечером ты вернешься вовремя, это я тебе гарантирую. Итак, если ты хочешь встретиться, приходи в маленькое кафе возле площади Эржебет. Ты меня подождешь или я тебя, будет зависеть от того, кто из нас раньше явится. Мне едва ли удастся прийти минута в минуту. Значит, около шести. Мне необходимо тебя завтра увидеть.

Конечно, она уже сидит там. Он взял такси и через десять минут, захватив Марику (она ждала в кафе больше получаса), поехал к кабачку, что за Швабенбергом. Там было безопасно. Туда никто не ездил.

Ничего особенного Тибор не узнал. Пришел англичанин. Он был и раньше, на званом ужине. Хорошие чаевые. Подав чай, она тихонько изложила свою просьбу. Барыня рассердилась, и даже очень, она-то свою барыню знает! «Это уж слишком!» — сказала барыня, потому что сегодня отпросилась и кухарка, и Янош, лакей. Но при госте она мало что могла сказать. Только: «Смотри, не задерживайся. К восьми изволь вернуться».

Вот и хорошо. Дело было сделано.

Теперь Тибор мог перейти к тому, что, собственно, и побудило его вчера так настаивать на свидании с Марикой.

О Гергейфи можно было бы сказать, что страсти вполне разумно управляют им. Здесь, в этом месте, как бы спадала завеса с его причудливых вкусов, о которых однажды уже упоминалось. Со вчерашнего дня он сгорал от нетерпения хотя бы поговорить об этом с Марикой (все остальное было готово). Ждать до воскресенья, до ее выходного дня, казалось ему невыносимым. После этого он уезжает в Мошон. Если он уже теперь ее подготовит, то в воскресенье в его квартире все пройдет легко и просто, тем больше будет удовольствие.

Итак, он спросил Марику, носила ли она когда-нибудь венгерский национальный костюм, такой, как носят в деревнях на Тисе.

— Кто же так ходит в городе? — удивилась она. — Там они, по-моему, носят сапоги.

— Конечно! — воскликнул он. — Только сапоги!

Тут мы, пожалуй, заткнем уши. Эти сапоги уже очень акцентируются. В ходе повествования нам не раз встречались сапоги. Например, гусарские сапожки Феверль в Мошоне. Далее краткое упоминание о сапогах госпожи фон Вукович. И сапоги автора (в связи с верзилой). Но с этими сапогами связаны особые обстоятельства. Фини, как и прежде, все повторяет Феверль: «Очень красивые сапоги…» (мы уж в прошлый раз об этом упоминали), а у Гергейфи это звучало решительнее: «Только в сапогах». И он во что бы то ни стало добьется этого от своей Марики.

Короче говоря: сельский вкус. Может быть, именно это и влекло его в Мошон. Там наверняка немало девчонок в сапогах (старуха Феверль теперь, конечно, не в счет). Странно, однако, как у этого Гергейфи заботы о друге, интересы фирмы и личные склонности увязывались в один узел. Одаренный человек.

И как одаренный человек он правильно взялся за дело, начав в уголке сада за зеленым крашеным столом шушукаться с малюткой Марикой. До чего же здорово она будет выглядеть в таком костюме! Красавица с пшеничными волосами! Он уже заказал для нее такой костюм. В субботу она сможет его примерить; портниха принесет его, почти готовый, к нему на квартиру, чтобы подогнать по ее фигуре. Из обувного магазина принесут сапоги для ее крохотной ножки (ножка была не такой уж крохотной!), он уже договорился с хозяином магазина, что в субботу к вечеру кто-нибудь оттуда придет, наверное старшая продавщица (хорошие чаевые). Вероятно, можно было бы и так подобрать пару. Но тут надо делать по специальному заказу. Из-за ее крохотной ножки. Такие маленькие номера не всегда есть на складе…

Так он продвигался к цели, шепча, поглаживая, льстя ей. Почему, собственно, ей не доставить ему удовольствие? Он был очаровательным любовником, этот Тибор. И к тому же щедрым.

В субботу, попозже, она сможет прийти на часок на примерку. В субботу и воскресенье Янош будет дома, так как у него сегодня выходной. Всегда берет выходной вместе с кухаркой.

— Он с ней гуляет.

— А в воскресенье у меня на улице Дёрбентеи ты будешь красоваться в своем роскошном наряде! — воскликнул Гергейфи и поднял стакан с красным «Пекарем». — Пью за твою красоту.

— А что мы будем делать, когда я надену этот костюм? Чардаш плясать? А для себя ты припас сапоги?

— «Чардаш плясать» — можешь назвать это так. Но мне сапоги не понадобятся.

Они смеялись и пили. В саду было почти пусто. Только один какой-то человек вошел и сел поодаль, спиной к нашей парочке. Лучи вечернего солнца пробились сквозь листву и осветили ветхую стену дома.

* * *

В этот вечер Иллек, смотритель музея, ждал напрасно. Если она приходила, то всегда примерно за час до закрытия, в это время хранитель и директор музея, пожилой господин, читавший в университете лекции по археологии, всегда уже уходил. Никогда не было известно, придет ли она. Никаких назначенных свиданий, ни здесь, ни где-нибудь в другом месте. Он не знал ни имени ее, ни адреса. Она велела ему называть себя Мими. При этом предполагалось, что она в любое время может попросту не явиться, что любое ее пребывание здесь может оказаться последним.

Вот так и жил Иллек. В сущности, он всегда так жил, никогда ничем не владея. Вырос в сиротском приюте. Изучил ремесло канатчика. Отслужив положенный срок в армии, остался на сверхсрочную службу в качестве унтер-офицера. Он, как это называлось в Австрии и вообще у армейских, был «сертификатистом» — пользовался правом на гражданское обеспечение. Выдержал экзамен на средний чин. Затем стал служителем в музее. Все еще молодой человек, ему не было и тридцати пяти.

Однажды он пережил нечто великое, хотя сам не мог бы сказать, что же в том было великого и в чем величие заключалось. В тактических учениях под Капошваром участвовало несколько пехотных батальонов и эскадронов гусар в красных ментиках, да еще один драгунский полк, то есть все сухопутные войска, и, разумеется, артиллерия. Драгунский полк по приказу бросился в атаку и почти целиком «погиб»: именно так объясняли посредники это весьма недвусмысленное положение. Итак, приказ подниматься в атаку, который получил полк, был бессмыслен, и тот, кто его отдал, вынужден был вскоре выйти в отставку.

Все это стало известно лишь задним числом. А тогда… когда полк, тот, что был обречен на гибель (уже седьмой по счету), показался вдали, широко развернув свой фронт, так как в село входил эскадрон за эскадроном, фельдфебель Иллек лежал во фланкирующей стрелковой цепи батальона, поджидавшего здесь всадников, без единого выстрела, покуда кавалерия не попадет под перекрестный огонь. И лишь тогда раздались пронзительные свистки — Иллек тоже свистел — и застрочили пулеметы, непрерывный огонь.

То, что Иллек счел великим, произошло еще раньше. День был пасмурный, теплый, с темными, низко нависшими тучами. От сухой и пыльной земли при движении около двух тысяч всадников вздымались густые клубы пыли и нависали совсем как тучи, и тут, когда раздался сигнал перейти на рысь, а вскоре и в галоп, земля загудела под копытами коней. Из темной тучи быстро приближающегося драгунского полка вырывались звуковые сигналы, точно молнии из грозовой тучи. Несколько мгновений спустя открыла стрельбу пехота — и тут же все смолкло. Кавалерия была остановлена и выведена из игры.

Что же здесь было великого? Здесь Иллек пережил мнимую гибель драгунского полка, гигантской черной тучей возникшего на горизонте, точно гибель отдельного существа, которым для него стал этот полк, существа сверхмощного, нашедшего здесь свое крушение и свой конец, к чему он, Иллек, свистком передав дальше по цепи сигнал, тоже, так сказать, приложил руку.