15 марта его самолет приземляется в аэропорту Ранчо Буйэрос, где его ждут Алейда и Ильдита, которой только что исполнилось девять лет. Однако сейчас не время для проявления чувств. Президент Дортикос тоже в аэропорту, так же как и Фидель Кастро, и при виде их лиц настроение не лучшее. Че должен дать им объяснения: отбыв в Нью-Йорк в начале декабря, он возвращается после трех месяцев поездок, по ходу произнеся слишком знаменитую речь в Алжире, которая еще аукается в кулуарах Кремля.
Почти на два дня и две ночи Эрнесто и Фидель закрываются, чтобы поговорить напрямик, без обиняков. Тон между ними уже не тот, что был десять лет назад, когда они встретились в первый раз у Марии Антонии в Мехико. В то же время рвение не умерло, так же как и дружба, по крайней мере это видно со стороны Че, слово «Революция» сохраняет то же значение для обоих. В противовес тому, что можно подумать, что готовится развод по-кубински. Оба видят Революцию на континентальном уровне, намечают ее великие черты для всей Южной Америки. Но Че не может и не хочет оставаться на Кубе. Он не может, так как отягощает Фиделя своим весом, который теперь раздражает Москву, великого союзника. Он не хочет, так как это предусмотрено в нравственном договоре, заключенном между двумя руководителями Революции, что Эрнесто вновь отправится в дорогу, чтобы сражаться под другим небом.
Фидель понимает, что у его друга новое геополитическое видение слаборазвитых стран и он склоняется к концепции третьего мира. Что касается Че, то он не прощает русским того, что они убрали ракеты, которые охраняли Кубу, даже не предупредив Кастро; это исходная точка для всего. Как нет для него вопроса, чтобы нанести вред Фиделю, он исчезнет в водовороте, растворится в природе. Его пребывание в Черной Африке позволило ему подготовить акцию в Конго, где определенным образом он заставит забыть о нем. Всех, в основном латиноамериканские правительства, союзников Вашингтона, для которых он — враг номер один, а также Москву, которая начинает находить неудобным этого прекрасного краснобая. Тем более, что он все еще занимает ключевой пост министра промышленности.
Че возвращает свою кубинскую национальность в руки Фиделя, что предохранит последнего от советского сарказма по поводу «кубинца, который видит только глазами Мао». Он прощается со своими коллегами из министерства весьма неформально:
— Что больше всего привлекает внимание, когда посещаешь Черную Африку, так это экстраординарная родственность, существующая с Кубой, которая сегодня насчитывает 30 % черной крови. Я смог убедиться, что культура и образ жизни кубинцев пришли из прошлых черных культур. Мы знаем знаменитого художника Вильфредо Лама, мы живет с ним бок о бок в Гаване, так вот, там он представлен везде, в гравюрных студиях, на картинах африканских художников. Он вдохновился негритянским искусством до такой степени, что сам стал частью его. Известно, что кубинская музыка пришла из Африки, я смог удостовериться на примере кубинских оркестров, африканцы любят ритмы, идущие с Кубы…
Из Африки Че привез записи, предназначенные быть распространенными в Латинской Америке, своего рода кредо: «Процесс двойной: с одной стороны, общество, которое функционирует со своим воспитанием, прямым или непрямым, с другой, — индивид, который подчиняется процессу, сознавая свое самоопределение. Новое общество должно вступить в соревнование с обществом прошлого…
Чтобы создать нового человека, человека третьего тысячелетия, партия должна будет выступить в качестве организации авангарда. Для этого ей надо быть примером, состоящей из добротных кадров.
Позвольте мне вам сказать с риском показаться смешным, что настоящий революционер ведом великим чувством любви. Невозможно представить подобного революционера, лишенного этого качества. Возможно, это одна из великих проблем политических руководителей. Нужно присоединить к пылкому сознанию холодный ум и принять мучительные решения, чтобы ни один мускул не дрогнул. Наши революционеры авангарда должны идеализировать эту любовь к народу…
Всегда будем обладать большой дозой сострадания, чувства справедливости и правды, чтобы не впасть в холодную схоластику, в экстремистские догмы о единении масс. Каждый день нужно бороться за то, чтобы эта любовь к живущему человечеству превращалась в конкретные действия, в акты, которые имели бы значение примера. Революция — идеологический мотор партии Революции, питается непрерывным образом, который не имеет другого конца, кроме смерти, пока его конструкция не достигнет масштаба всего мира…
Важно подтвердить, что без ясного сознания прав и обязанностей народа на этом новом этапе нельзя ни реально войти, ни реально работать в социалистическом обществе, таком, о каком мы сами мечтаем, в абсолютно демократическом обществе по определению, потому что оно опирается на нужды, надежды народа и то, что народ должен принимать важное участие во всех решениях».
В этот период, предшествующий великому отъезду, Че множит речи, при посредстве которых он оставляет свой след. Так, после утверждения, что «красота не поссорилась с Революцией», он анализирует место искусства в обществе:
«В странах, которые прошли такой эволюцией, претендовали бороться с этими тенденциями (свободу выражения) крайним догматизмом. Общая культура становится почти табу, и объявляют пределом культурного идеала формально точное воспроизведение природы, которое, в свою очередь, трансформируется в механическое воспроизведение социальной реальности, почти без конфликтов и противоречий, которое стремится создать. Социализм молод, и у него свои заблуждения.
Так стремятся к упрощению, приведению к уровню того, что все понимают, к тому, что понимают чиновники. Парализуют артистический самостоятельный поиск, и проблема общей культуры сокращается до признания социалистического настоящего и мертвого прошлого (следовательно, безвредного). Так родился советский реализм на основе искусства прошлого века.
Но реалистическое искусство XIX века тоже классовое искусство, возможно, более капиталистическое, чем декадентское искусство XX века, в котором выражен страх душевнобольного человека. В области культуры капитализм все отдал, и от него остался только зловонный труп, который обнаруживается в искусстве через современное упадничество. Но зачем искать в неподвижных формах социалистического реализма единственный подходящий рецепт?»
20 апреля 1965 года в конце дня, проведенного на резке тростника, Фидель отвечает журналистам, которые стремятся узнать, где находится команданте Че Гевара:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});