Тут Саша умолкает, подносит платок к глазам, и по ее вздрагивающим плечам я догадываюсь, что она плачет.
Горький ком катится вверх к моему горлу, и я употребляю усилия, чтобы самому не зареветь.
— Ты ничего еще не понимаешь в этой жизни, ты слишком молод и ничего не знаешь. Ах, Сеня, если бы ты знал, какие страдания, какие унижения, какой позор я вынесла за эти годы! Но зато стала знаменитостью. У меня имеются и сейчас еще афиши, где я значусь знаменитой каскадной певицей Флеровой. Хочешь, я тебе покажу?..
И, не дожидаясь ответа, Саша быстренько идет в следующую комнату и приносит пачку афиш. Я читаю. Громадными буквами написано слово «Флерова».
— Почему Флерова? — спрашиваю я.
— А это псевдоним, у нас — у артистов — принято называть себя не своими именами, а выдуманными.
— Ты, значит, артистка?
— Да, — не без гордости отвечает Саша. — Теперь у нас великий пост, и нам петь нельзя, а пройдет праздник, и тогда я снова начну играть. Уже договор у меня заключен с хозяином «Золотого якоря», и еще меня приглашают на лето в Эрмитаж. Каждый год езжу в Нижний на ярмарку… Вот из Нижнего я и написала первое письмо в Свенцяны… Ну, а теперь слушай дальше. В нашем хору пел один молодой человек, обладатель большого красивого голоса. Он в меня влюбился и стал предлагать, чтобы я вышла за него замуж. Я долго не хотела, отказывалась, но он не отступал, и в конце концов я дала согласие и стала женой Николая Беляева — теперешнего моего мужа. Я нарочно очень мало тебе рассказываю о моей жизни. Мне трудно перетряхивать всю нечисть и весь мой тяжелый путь… Пройдет время, и ты сам все увидишь, поймешь и узнаешь о том, о чем я сейчас промолчала… Ну, вот и все! — заканчивает сестра, обнимает мою голову и целует меня в глаза…
Квартира Саши состоит из двух комнат, передней и кухни.
Первая — самая большая комната — служит столовой и гостиной. Здесь помимо обеденного стола и буфета имеется еще диван.
— Вот здесь ты будешь спать, — говорит мне Саша.
Вторая комната — поменьше размером — является спальней. Тут икон еще больше, чем в столовой, и тоже горит розовая лампадка с золотым ободком.
Мне уже знаком обиход домашней жизни сестры. Курносая полнощекая Катя убирает комнаты, производит всю черную работу, а Саша стряпает. Делает она это с большим старанием и любовью.
Вообще Саша меня очень удивляет: как может она совмещать и хозяйку, и религиозную женщину, и артистку. Особенно меня поражает религиозность. Сколько раз я замечаю ее стоящей на коленях перед иконами. Стоит с устремленными на образа большими темно-серыми глазами в немой молитвенной позе, а потом — поклоны, поклоны без конца. Неужели она искренне так привязалась к чужой вере? Какая же она христианка, если и отец и бабушка евреи!
Однажды я не выдерживаю и завожу с ней разговор напрямик.
— Я сначала тоже очень смущалась, — говорит Саша в ответ на мои вопросы. — Но постепенно привыкла и нашла в этом утешение. Ах, Сеня, ты не знаешь, как бывает легко одинокой душе, всеми оставленной, никому не интересной, припасть с надеждой к тому, кто любит и оберегает всех обездоленных…
— Я тоже видел жизнь, — перебиваю я, — но не замечал, чтобы какой-либо бог — наш или русский — очень уж заботился об обездоленных.
— Ты так говоришь потому, что не веришь, но когда прильнешь всей душой к религии, тогда почувствуешь совсем другое…
В таких разговорах с Сашей мы часто проводим время. С ней мне не стыдно говорить все то, что волнует мое сознание.
К предстоящему крещению идут большие приготовления и хлопоты. На третий день после моего приезда приходит сам Протопопов — будущий мой крестный отец.
Еще до его прихода, накануне. Саша особенно готовится, ставит тесто, приготовляет фарш — конечно, постный — для пирожков.
Николай старательно крошит шкурки апельсинов для водки, готовятся рыбные закуски. Вообще чувствуется, что ждут большого, солидного гостя. А у меня сердце не на месте. Наступают последние решительные дни, и от этого становится особенно тоскливо.
7. Алексей иванович
Один вид дьякона Протопопова меня приводит в трепет. В комнату входит большой, дородный густобородый и длинноволосый человек с низким, немного надтреснутым голосом. Произносит: «Здравствуйте!» после того, как молча и длинно осеняет себя крестом, поднявши глаза к иконам.
Садятся за стол, выпивают, закусывают. Замечаю, что Николай, выпив, хватает кусочек хлеба с солью и подносит не ко рту, а к носу. То же самое вспоминаю — делают и князь Николай и все пьяницы.
Беседа, посвященная мне, начинается сейчас же после первой рюмки.
— Ты грамотный? — обращается ко мне дьякон.
— Читать умею, — отвечаю я.
— А писать?
— Нет.
— Почему?
Я молчу.
— А кто его учил? — вмешивается сестра. — Ведь он круглый сирота. Кому он вообще был нужен! Вот почему я его и выписала, зная, что без нас он погибнет.
— Да, да. Это верно. — гудит дьякоу. — Но ты все-таки не очень-то горюй. Грамота — не звезда небесная, ее достать можно. А вот насчет того, чтобы ознакомиться тебе с Новым заветом, с нашей великий христианской верой, это уже моя будет забота… Прежде всего надо тебе прочитать святое наше евангелие. Прочтешь от Матфея, а потом и евангелистов, а затем я с тобой поведу беседу. Ты, Саша, — обращается он к сестре, — заставь его выучить «Отче наш», «Богородицу», а самое главное — «Верую»… Ну вот, поворачивает он голову ко мне., - потрудись маленько, напряги свой разум и поверни сердце твое к нашему спасителю.
С этими словами, поддерживая одной рукой широкий рукав рясы, он берет рюмку, чокается и выпивает.
Пьет он чисто, аккуратно, ни одной капли не прольет, а выпив, крякает и берется за закуску. Вообще человек он очень сильный, с могучей широкой грудью и большим голосом.
Читаю евангелие, стараюсь быть внимательным и всячески сосредоточиваюсь. Мне нравится. Чудес очень много. Правда, и в библии их тоже не мало напихано, но здесь как будто их побольше, а главное — нет ни одного чуда без свидетелей — стало быть, можно считать, что и взаправду все это- происходило. Запоминаю, как Христос шел по воде, и мне самому хочется это проделать. Плавать, придет лето — попробую. Потом запоминаю воскрешение Лазаря, а больше всего мне нравится, как Христос накормил пятью хлебами пять тысяч человек, да еще в корзине осталось. Вот бы теперь так сделать веселее бы жилось!.. Но что производит на меня странное впечатление — это нагорная проповедь. Тут я уже не со всем согласен, и по этому поводу у меня происходит разговор с моим будущим крестным отцом — дьяконом Протопоповым, к кому я впервые прихожу в сопровождении сестры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});