Сегодня особенно светлый и теплый день. Решительно шагаю по Линтупской улице, дохожу до Базарной площади и вхожу во двор. Раннее утро. На деревянном балконе сидит за столом, в ермолке, с небольшой седой бородой сам Коварский пьет чай с молоком, а на тарелке лежат румяные бублики.
Поднимаюсь по деревянной скрипучей лестнице и останавливаюсь на площадке неподалеку от стола. Наши глаза встречаются. Старик салфеткой вытирает усы и спрашивает: — Тебе чего?
— Я к вам, реб Ошер…
— Ты чей?
— Я Свирский, сын Вигдора…
— Ну?
— Вы извините, пожалуйста… Я хочу просить у вас… не могли бы вы дать мне на дорогу пять рублей?
Старик ухмыляется, в глазах его вспыхивают насмешливые огоньки, и он спрашивает:
— А с какой стороны ты мне родственник, и почему ты ко мне обращаешься? У тебя ведь есть дядя Мойше-Бер…
— Нет, я вас очень прошу…
— Я тоже очень прошу, чтобы ты немедленно скатился вниз по этой лестнице… Я — не благотворитель. Надо трудиться, а не ниществовать, добавляет он.
Во мне закипает возмущение, и, не помня себя от злости, я говорю ему в лицо:
— Если так, то я подожгу город со всех четырех сторон!..
Коварский делает движение, чтобы встать. Я мгновенно отступаю на шаг назад.
— Ты!.. Такие слова говоришь, такой щенок?!.
Старик не находит слов, чтобы выразить свое негодование.
Наконец он встает и как будто успокаивается.
— Если бы, — обращается он ко мне, — ты не был сын еврейского народа, я бы сейчас дал знать исправнику, и за эти слова тебе бы всыпали полсотни таких горячих, что ты целый месяц не мог бы сесть. Но ты все же еврейский мальчик, и я дам тебе пять рублей, но помни: ты должен дать мне сейчас же клятву, что, пока я жив — твоего духу здесь не будет…
Старик уходит и возвращается с пятирублевкой в руке.
— На и скорей исчезни!..
Я бегу, бегу без оглядки. В груди поет радость — жизнь моя спасена. Теперь я уйду и скоро увижу величайший город, а там — новые люди и новая жизнь, как хорошо!..
С момента, когда становится известно, что я покидаю Свенцяны, со стороны некоторых моих родных улучшается отношение ко мне. Тетя Рашке вздыхает и клянет судьбу, что не может меня — сироту — справить на дорогу как следует. Мине-Тайбе и Лее-Рохе доходят до такой нежности, что пекут мне на дорогу пирожки, и вообще я привлекаю внимание окружающих, что мне в достаточной мере льстит.
С Николаем и Ядвигой мы подробнейшим образом обсуждаем, как лучше мне ехать. Мой план — отправиться прямым путем по Варшавской железной дороге до Петербурга, а оттуда до Москвы — отвергается.
Отвергается он и моим другом Илелем, Он говорит:
— По этому пути ты погибнешь: между Петербургом и Москвой нет евреев. Лучше поезжай на Минск. Смоленск и Москву. Тут тебе будет целый ряд городов и местечек, наполненных евреями, и, что бы с тобой в пути ни случилось, ты сможешь найти помощь.
И я этот совет принимаю окончательно.
До станции Новые Свенцяны, отстоящей на двенадцать верст от города, меня бесплатно везет Элли, почтарь. Весь мой багаж состоит из небольшого холщевого мешочка, пожертвованного тетей Рашке и наполненного хлебом, пирожками и тфилн. О последних позаботился муж тети Рашке, очень религиозный человек. Помня наставления моих друзей, я покупаю билет до Вильны, заплатив шестьдесят копеек, а уже там дальше я буду ехать зайцем. Меня провожают солнце, голубое небо и несущийся из соснового бора веселый птичий свист.
Мчится поезд, а я сижу в вагоне — душном, накуренном, многолюдном — жду обычного появления кондуктора. А когда он входит, я уже достаточно опытный заяц, с независимым выражением лица выхожу в противоположную дверь. Должно быть, уже поздно, пассажиры наполовину спят. Я проделываю номер с поленом, хочу войти в уборную, но она заперта. Приходится ждать, когда освободится. Но вдруг преждевременно выходит кондуктор и видит меня с поленом в руке.
— Ты что здесь делаешь?
— Ничего.
— Билет?
— Простите, у меня нет билета.
— Ага, вот ты какой гусь! А зачем у тебя это полено?
— Если вы не рассердитесь, я расскажу всю правду.
— Ну, говори.
Я честно и со всею откровенностью рассказываю о моем способе путешествовать по железной дороге.
— Откуда же ты едешь?
— Из Вильны.
— Так ты из Вильны проехал зайцем? Ну и дело!.. Вот пошли пассажиры! Ну-ка, пойдем к нам в бригадную.
Мы отправляемся по стучащим и пляшущим площадкам в последний вагон поезда. Там в служебном отделении сидит обер-кондуктор.
— Василь Дмитрич, вот я зайца поймал, так зайца! — кричит мой провожатый.
Обер-кондуктор, выслушав рассказ, приходит в неменьшее изумление, чем его помощник.
— Да, надо будет передать на ближайшей большой станции. Пусть жандармы познакомятся с ним.
Тут я начинаю просить: — Будьте добры… отпустите меня… я больше не стану… Остановится поезд, и я сойду…
Обер-кондуктор, подмигнув младшему кондуктору, говорит: — Ну, отпусти его.
Поед замедляет ход, и я вижу сквозь окошко первые сигнальные огни. Кондуктор сопровождает меня до самой площадки и, несмотря на то, что поезд продолжает двигаться, ударом ноги сметает меня с площадки.
Лежу на песке почти без памяти. А потом, когда от поезда остается только далекий, замирающий гул, я встаю и вижу себя среди рельс и без дорожного мешочка.
Собравшись с мыслями и довольный тем, что в сущности я дешево отделался, направляюсь к полустанку, мигающему вдали желтыми язычками огней. С этого момента я твердо решаю итти пешком.
В этом году весна ранняя. Стоит середина марта, а земля уже совсем высохла от зимней влаги, и можно ходить по сухим тропинкам.
Печальнее всего то, что и мои сбережения — около двух рублей — тоже остались в мешочке, и я не знаю, как я пойду дальше и кто мне поможет. Маленький полустанок состоит всего из двух комнат.
В одной помещается телеграф, в другой — комната для пассажиров и касса. Две лампочки бедно освещают здание. Вхожу в вокзал и натыкаюсь на сторожа.
— Тебе куда? — спрашивает он, глядя на меня подслеповатыми мигающими глазами.
Предо мною стоит небольшого роста сутулый человек с длинной узкой бородой и больными красноватыми глазами. В руке у него фонарь.
— Хочу здесь побыть до утра… Можно?
— Нет, нельзя. Никак невозможно. А ты откеля?
— Из Вильны.
— Вон оно откуда тебя принесло!.. А по какой надобности приехал?
Сторож поднимает фонарь и шарит по моему лицу.
— Я не сюда приехал, а еду в Москву, — отвечаю я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});