городом для жизни или даже что удастся там подыскать себе какую-нибудь дипломатическую должность. Но где бы он ни нашел пристанище, самой неотложной и трудной его задачей было восстановить свое положение мусульманина. Как и любому выкупленному или освобожденному рабу, принявшему христианство в плену, ему полагалось бы предстать перед кади и убедительно разъяснить, что его принудили к обращению и что он внутренне сохранил верность исламу. А если он привез с собой жену-вероотступницу, то и ей пришлось бы сделать то же самое.
Одна фетва из почитаемого собрания ал-Ваншариси давала основания для надежды: некий мусульманин перешел в христианство на вражеских землях, женился там на христианке, а затем вернулся в Дар ал-ислам и к своей вере; его жена тоже обратилась в ислам. Признав, что юристы расходятся во мнениях, судья сказал, что брак должен быть аннулирован, но что после того, как у жены пройдут три периода месячных, муж может снова жениться на ней, и никто из них не понесет наказания[688]. Наверное, судьям-маликитам в Тунисе приходилось рассматривать не одно подобное дело, так как в 910/1504 году законовед из Орана издал фетву о такийе, адресованную мусульманам Гранады. Тунис в течение многих лет был убежищем для мусульман и морисков, спасавшихся от преследований в Испании, а также для беглых рабов из Италии, среди которых были обращенные в христианство[689].
Один французский путешественник оставил рассказ о видном мусульманине, который вернулся в ислам в Тунисе через столетие после рассматриваемых нами событий. Мухаммед, юный сын одного из османских деев (губернаторов) Туниса, бежал на Сицилию, чтобы не жениться на дочери паши Триполи, был крещен в Палермо под именем Филиппо и женился на христианке. Затем его похитили и привезли обратно в Тунис, откуда он, дабы убедить людей, что всегда внутренне хранил верность исламу, совершил паломничество в Мекку. Через несколько лет он все еще называл себя Дом Филиппо, по крайней мере в разговоре с французским путешественником. «Не будь у него влиятельных друзей, — заметил путешественник, — ему бы отрубили голову»[690].
Ал-Хасан ибн Мухаммад ал-Ваззан, наверное, подвергался немалому риску, особенно если бы стало известно, что он преподавал арабский язык и толковал Коран христианскому кардиналу. Как существовала школа раввинов, осуждавших преподавание иврита образованным христианам, так существовала и школа факихов, осуждавших преподавание арабского языка христианским богословам, «чтобы те не возбуждали волнения» — так выразился Николас Кленардус, фламандский гуманист, пытавшийся изучать арабский язык и покупать рукописи в Фесе в 1540 году. Стремясь успокоить мусульман, которые спрашивали его, зачем ему арабский язык, Кленардус отвечал, что интересуется грамматикой и хочет получше перевести Авиценну и Аверроэса, но скрыл свою истинную цель: изучить и с успехом опровергать исламские лжеучения[691].
Очевидно, рассмотрение дела ал-Ваззана о такийе прошло успешно само по себе или он нашел какого-то важного поручителя, поскольку говорили, что он жил в Тунисе в 1532 году. Возможно, он, как впоследствии «Дом Филиппо», подтвердил свою преданность вере, совершив еще один хадж в Мекку и Медину.
***
Кроме упоминания про 1532 год, мы нигде больше не встречаем ни слова об ал-Хасане ибн Мухаммаде ибн Ахмаде ал-Ваззане в Северной Африке. Нам остается лишь воображать себе, какое он мог иметь отношение к тогдашним политическим событиям. Во время военного похода Карла V в Тунис в 1535 году было найдено письмо, предположительно, написанное Альберто Пио незадолго до смерти в Париже в 1531 году и отправленное Хайраддину Барбароссе от имени Франциска I. В нем французский король предлагал Хайраддину и султану Сулейману союз против двадцатидвухлетнего Карла V[692]. Возможно, былые беседы с его арабским переписчиком Джованни Леоне помогали Альберто Пио ориентироваться, когда он консультировал французского короля по поводу этих контактов с турками и североафриканцами? И не мог ли ал-Ваззан на каком-нибудь их этапе выступать посредником?
В 941 году хиджры/1534 году, вдохновленный военными победами и дипломатическими успехами, султан Сулейман призвал Хайраддина, ныне назначенного адмиралом османского флота, к завоеванию Ифрикии. В ходе легкой кампании тот заручился поддержкой противников Хафсидов, захватил Тунис и другие города и сверг султана. Как и в случае с разграблением собора Святого Петра во время восстания Колонны в Риме в 1526 году, разорение Туниса войсками Барбароссы предвосхитило дальнейшее насилие. Свергнутый султан ал-Хасан обратился к христианскому императору за помощью против своих братьев-мусульман. Карл V был в восторге от возможности не только противостоять османской власти в Средиземноморье, но и возложить на себя мантию предводителя великого крестового похода, нового Сципиона Африканского, нового Людовика Святого[693].
Приготовления в Испании и Италии вызвали настоящую волну составления карт и топографических планов. Паоло Джовио собирал данные, чтобы подготовить карты и описания Туниса, разыскивая торговцев, пленников и рабов для получения подробной информации. Среди них были «Иосуф» — турок, бывший пират, а ныне раб кардинала Ипполито де Медичи, и «Джованни» — мавр, родившийся и выросший в Тунисе, а ныне раб в одном из владений славного рода Орсини. А кроме того, по Италии ходила рукопись «Космографии и географии Африки», на многих страницах которой рассказывалось о Тунисе, о его гавани и о Карфагене. Джовио наверняка слышал об этой книге и, возможно, тоже обращался к ней. Таким образом, замечание Джовио о «нехватке воды» в Тунисе может быть отзвуком «Географии» ал-Ваззана: «В городе нет ни источника, ни реки, ни колодца»[694].
Карл V вошел в порт Туниса в первые дни мухаррама 942 года хиджры/в июле 1535 года с несколькими сотнями кораблей и тридцатью тысячами солдат, и в течение недели город был взят, причем многих мусульман перебили, а христианских пленников освободили. Султана ал-Хасана восстановили во власти, а его подданные добавили цену пролитой крови к счету своих старых обид на него. Горы трофеев были захвачены и упакованы для отправки в Италию и Испанию: одежда, украшения, оружие (Карл V забрал стальной шлем Хайраддина, зато Джовио достались адмиральский перстень и умывальный таз) и великолепные рукописи, в том числе экземпляры Корана. Была и человеческая добыча: тунисских мусульман отправляли в Испанию и Италию в качестве рабов[695].
Пока шла битва, пока грабили город и составляли союзный договор, султан ал-Хасан беседовал с испанскими офицерами о философии Аверроэса в палатке императора и в султанском дворце. Одним из испанских офицеров был Диего Уртадо де Мендоса, рожденный в Альгамбре, в Гранаде, которую его отец завоевал и отнял у мусульман десятилетия назад[696]. Не мог ли ал-Ваззан выступать переводчиком, когда Уртадо де Мендоса