— Тихо! Ты ведешь себя как болтливая прачка. — Григория не желала ничего слышать, по округе и так ходило уже слишком много подобных историй. — Принеси горячей воды, — приказала она одной послушнице. — Отнесем ее наверх в ее комнату.
Шестеро сестер отнесли Флоранс вместе со скамьей в дом аббатисы и подняли наверх в ее комнату.
Сняв с пояса связку ключей, Григория вставила нужный в замок тяжелой двери и поняла, что та не заперта. Такого не должно было случиться. Непростительная небрежность с ее стороны!
— Скорей, переложите ее на кровать, — приказала она, а после выслала сестер из комнаты, отправив их в церковь молиться о выздоровлении девушки.
Она раздела Флоранс и осторожно ее обмыла, непрестанно выискивая малейшее движение, которое сказало бы, что ее дух оправился от ужаса при столкновении с наводящей страх тварью и при виде мертвого ребенка. Аббатиса непрерывно читала молитвы — не уверенная, делает ли это, чтобы защитить девушку или себя саму.
Когда она укрыла Флоранс одеялом и уже собралась расчесать ей русые волосы, девушка вдруг вздрогнула, с ужасом отыскала ее взгляд и холодными пальцами вцепилась ей в руку.
— Слава богу! Это был лишь сон. — Флоранс безудержно разрыдалась — одновременно от отчаяния и облегчения. — Сон, кошмарный сон.
— Да. Всего лишь сон. — Прижав ее к себе, аббатиса, успокаивая, гладила ее по голове и даже начала напевать негромко колыбельную. Для страшной правды и таинственного письма ее матери будет время и завтра.
Заперев дверь амбара изнутри, Жан прислонился к ней спиной. Его грудь бурно вздымалась, долгий переход с тяжким грузом отнял у него немало сил. У его ног прикорнул Антуан, его мушкет валялся рядом.
— Едва успели, мсье Шастель, если мне будет позволено подобное замечание, — выдохнул, опускаясь на солому, Малески. За ним, наполовину скрытый соломой, растянулся Пьер, которого молдаванин ради простоты сбросил на мягкое ложе, вместо того чтобы осторожно спустить с плеч на земляной пол. — Сегодня я уж точно заработал свое вино на ужин.
— Бесспорно, мсье, — со слабой усмешкой отозвался Жан и, переведя дух, потащил Пьера к люку, ведущему в подвал, из которого они с братом вырвались.
Вокруг лежали щепы тяжелых досок, которыми когда-то был завален люк. Волчье обличие придало братьям такую силу, что они смогли разнести их на части. Они становились все сильнее.
— Придется нам придумать кое-что получше, — сообщил Малески, глянув на разбитые доски. — Может, железную решетку? Или лучшие оковы?
— Что-то в этом духе.
Спустив при помощи Малески Пьера в подвал, Жан приковал сына к стене. Затем то же самое они проделали с Антуаном.
До сих пор необходимость в цепях возникала исключительно в полнолуние, когда власть ночного светила непреодолимо вынуждала сыновей лесника принимать облик бестии и когда их ненависть и силы Умножались. До Жана и Малески доносилось из каменного подвала яростное ворчание и хриплый лай, а еще звон цепей. Однажды, тревожась о сыновьях, лесник рискнул в такую ночь спуститься в подземелье и оказался лицом к лицу с уже превратившимся Антуаном. Это было ужасно. Чтобы удариться в паническое бегство, ему хватило лишь жуткого вида стоящей на двух ногах бестии с кошмарными красными глазами, в которых не было ничего человеческого, с пастью в хлопьях пены, с оскаленными клыками и скрюченными длинными когтями, не разорвавшими его лишь потому, что помешала цепь.
Малески подтвердил, что страх нелегко побороть даже после многократных встреч с такой тварью. А ведь Жана гнело еще и отчаяние, порожденное мыслью о том, что где-то в этих воющих бестиях скрываются его сыновья.
Жан осмотрел Антуана, царапины на лице которого уже закрылись. Синяки и кровоподтеки исчезли как по волшебству. А вот рана в предплечье его удивила. Края пореза почернели, словно их чем-то прижгли, а плоть выглядела омертвевшей.
— Мсье Малески? — подозвал он к себе молдаванина, который тут же надел пенсне и с интересом естествоиспытателя осмотрел повреждение.
— Она нанесена серебром, — звучал его приговор. — Очень узкая рана. Это не обычный нож или кинжал.
— Это Флоранс, — простонал Пьер, который поднял голову и словно приходил в себя. Но из-за потери крови он был еще слишком слаб и не мог подняться. — Мы столкнулись у трупа мальчика, а у нее был при себе стилет, которым она от нас защищалась.
Малески поднял брови.
— Она и вас ударила, мсье? — удивленно поинтересовался он, и Пьер кивнул. — Такого не может быть, вы ошибаетесь. Порезы выглядят как… — Осекшись на середине фразы, он вскочил, чтобы опуститься на колени возле Пьера и еще раз осмотреть уже промытые раны, но теперь гораздо внимательнее. — Нет, — сказал он наконец. — Или у нее было два разных ножа, или…
— Я был еще не в себе, мсье Малески, но ясно видел ее перед собой, — непоколебимо настаивал Пьер, и это упорство привело к тому, что молдаванин вытащил собственный кинжал с серебряным лезвием.
— Возможно, будет больнее обычного, мсье, — предупредил он, — но, поверьте, это необходимо!
Приставив клинок к руке Пьера, он надрезал кожу.
Пьер лишь поморщился.
— Неужели мы были так убеждены, что вы луп-гару, что проглядели ясные свидетельства вашей невиновности? — удивился Малески и снова опустил на руку Пьера кинжал. — Простите, что так вас мучаю, но, похоже, вам не придется дольше оставаться под этими сводами.
С этими словами он на палец погрузил клинок в плоть Пьера. Застонав, тот стиснул зубы. Вытащив окровавленный клинок, Малески придирчиво его осмотрел, особенно кровь, которая поблескивала в свете лампы. Больше ничего не происходило.
— Святая Матерь Божья!
Поспешно встав, он проделал тот же опыт над Антуаном. Исход его был явно отличным.
Младший сын Жана Шастеля разом пришел в себя, веки его внезапно поднялись, а зелень зрачка просто вспыхнула, заполняясь темно-красным. Он пронзительно взвизгнул, отдернул раненую руку, а другой попытался ударить обидчика. Громкий крик перерос в яростное ворчание, опустив голову, он с ненавистью уставился на Малески, который отпрянул и, отступив на пару шагов, встал рядом с лесником.
— Отомкните замок на цепях Пьера и с утра пораньше поищите лекаря, который вылечил бы его от загадочной лихорадки, — посоветовал он. — Он определенно не оборотень.
Жан недоуменно рассмеялся, он никак не мог понять слов молдаванина.
— И это вы мне говорите два года спустя?
— Вы никогда не давали мне возможности усомниться в том, что считаете Пьера оборотнем, — защищаясь, возразил Малески и поднял кинжал, на котором кровь Антуана шипела, превращаясь в бурую корку. — Антуан принадлежит к ним. А Пьер нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});