не слышала, чтобы Ева плакала, поэтому её рыдания оказались для меня полной неожиданностью.
Мы разговаривали самое большее минут десять-пятнадцать. Могли бы и больше, если бы в тот день сотовая связь работала лучше и я смогла бы до неё дозвониться, когда нас разъединили (я пыталась, но номер оказался заблокирован). Ева не объяснила, в чём причина её расстройства. Она сказала, что соскучилась по мне. Действительно, она произнесла это несколько раз, и я сказала, что тоже по ней скучаю. Она неоднократно упомянула о мучающей её бессоннице и дурных снах, о том, как сильно она ненавидит Лос-Анджелес и хочет вернуться в Бостон. Я предположила, что, возможно, ей следует вернуться домой, если всё так плохо, но она отмахнулась от этой мысли. – Я нужна ему здесь, – объяснила она. – Худшего момента, чтобы сбежать, и не придумать. Только не сейчас. Я не могу этого сделать, Винтер. Только не после всего того, что Альбер для меня сделал. – Вроде бы она сказала именно это. Её голос был ужасно тонким, таким слабым и хрупким среди буйства статических помех, растянувшись на многие тысячи миль, которые ему пришлось преодолеть, прежде чем достичь меня. Мне показалось, что я разговариваю не с самой Евой, а с её призраком. Теперь, по прошествии времени, я уже ни в чём не уверена. У меня в самом деле создалось такое ощущение, пока мы разговаривали, и это одна из причин, по которой я не позволила бы своему терапевту (теперь уже бывшему) убедить меня свалить вину на кого-то другого. В тот день я слышала это предельно ясно – панику в её голосе. Её самоубийство было медленным, она умирала постепенно, и с моей стороны было бы неправильно притворяться, что я не осознаю этот факт, и в тот апрельский день у меня не возникло никаких подозрений. – После наступления темноты, – произнесла она, – мы ездим вверх и вниз по прибрежному шоссе, туда и обратно, от Редондо-Бич до Санта-Барбары или Исла-Висты. Он ведёт машину и рассказывает о Жеводане. Винтер, меня тошнит от этих проклятых дорог. – Я не стала спрашивать её, что это за Жеводан такой, хотя погуглила, когда вернулась домой. Когда нас прервали, Ева продолжала рыдать, рассказывая, сквозь всхлипывания, о своих кошмарах. Если бы это была сцена в дешёвой голливудской мелодраме, я бы наверняка бросила всё и помчалась к ней на помощь. Но моя жизнь настолько далека от Голливуда, насколько это вообще возможно. А она уже там была.
Через несколько дней по почте пришло приглашение на открытие «Видения абсолютного разрушения». На одной стороне было факсимиле открытки, которую человек, якобы убивший Элизабет Шорт, Чёрную Орхидею, отправил журналистам и полиции в 1947 году. Первоначальное сообщение было собрано из наклеенных букв, которые он вырезал из газет, и гласило: «Вот фото убийцы-оборотня/я видел, как он убил её/друг». В левом нижнем углу карточки была напечатана нечёткая фотография, на которой, как я узнала позже, был изображён мальчик по имени Арманд Роблес. В 1947 году ему было всего семнадцать лет, и его ни разу не заподозрили в убийстве Орхидеи. Сплошные загадки. На другой стороне открытки были напечатаны дата и время открытия, призыв «Пожалуйста, приходите!», адрес «Общества подсознательного мышления» и так далее. И ещё два слова, красными чернилами, написанные от руки безошибочно узнаваемым небрежным курсивом Евы: «Пожалуйста, приходи». Хотя она знала, что я не смогу это сделать. Более того, она прекрасно понимала, что я не стала бы это делать, даже если бы могла позволить себе такую поездку.
Как было сказано выше, я погуглила, что такое «Жеводан». Это название бывшей провинции, расположенной в горах Маргерид, что в центральной Франции. Я прочитала о его истории, восходящей к галльским племенам и даже к людям эпохи неолита, к римскому завоеванию, его роли в средневековой политике и приходе протестантов в середине шестнадцатого века. Это было довольно скучно. Но я быстро учусь, поэтому мне не потребовалось много времени, чтобы понять – ничего из этого списка не могло являться причиной одержимости Перро этим регионом. Нет ничего более банального, чем восстания против епископа Менде или последствия Второй мировой войны в этом регионе. Однако между 1764 и 1767 годами в этой провинции объявился некий «зверь», жертвами нападений которого стали 210 человек. Из них погибло более сотни. Возможно, все дело было в исключительно крупном волке, но это оказалось сокрыто покровом тайны. Многие его жертвы оказались частично съедены. И замечу, что первое нападение произошло 1 июня 1764 года. С самого начала я осознала особое значение этой даты. После звонка Евы я не могла счесть это обычным совпадением. Перро сознательно выбрал дату начала зверств печально известного Жеводанского зверя для премьеры своей инсталляции. Я провела пару часов за чтением сайтов и интернет-форумов, посвящённых нападениям этой твари. Тема колдовства и оборотней часто поднимается как в документах, написанных во время и вскоре после инцидента, так и в современных книгах. Оказывается, Жеводанский зверь – это одна из тех загадочных тем, которые разные маргинальные психи обожают обсуждать в рамках своих пышных теорий заговора и псевдонаучной болтовни, позволяющих выдать желаемое за действительное. Я могу добавить, что любители тру-крайм-расследований[105] держали в поле зрения общественности нераскрытое дело Орхидеи более полувека. Альбер Перро, казалось, был полон решимости связать узами брака две эти истории вместе со своей неуёмной одержимостью сказками. Я вспомнила о гипсовых слепках и подумала, не отвёл ли он Еве роль акушерки, способной принять роды у этого противоестественного союза.
Я прикрепила открытку к холодильнику с помощью магнита и несколько дней не могла отделаться от мыслей о Жеводане; кроме того, я была удивлена тем, как сильно беспокоюсь о Еве, часто ловя себя на мысли, что мне хочется, чтобы она снова позвонила. Я отправила ей пару писем, но они остались без ответа. Я даже пыталась связаться с Перро, но безрезультатно. Дошло до того, что я дозвонилась до «Общества подсознательного мышления» и переговорила с какой-то женщиной с резким голосом и сильным русским акцентом, передав ей сообщение для Евы, чтобы она связалась со мной как можно скорее. А затем, когда апрель перешёл в май, вновь заявила о себе рутина моей обыденной жизни. С каждым днём я всё меньше и меньше беспокоилась о Еве, решив, что на этот раз она покинула меня навсегда. Признать, что срок годности ваших отношений безнадёжно истёк, намного проще, если ты знал, что он уже близок к завершению, ждёт в пути, просто остаётся вне поля