как недавно охапку пряных трав, освобождая место действию.
* * *
Деревня, 2550-07-19 21:57
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Темно. Тихо. Жив.
Перебарывая туман в голове, Вернон попытался сосредоточиться на анализе происходивших с ним событий. Новые люди. Новые голоса. В те моменты, когда сознание более-менее прояснялось, он понимал почти все, о чем они говорили. «Не думаю, что это человек». Тук. Тук. «Они не считают меня человеком».
Тук. Тук. Тук. Тук. В скафандре есть аварийный маячок. Он автоматически ищет и поддерживает связь со всей техникой экспедиции, до которой может дотянуться, а если датчики определяют, что человек внутри пострадал от удара, яда, гипоксии ― чего угодно ― маяк автоматически переходит в аварийный режим, делая сигнал более простым, мощным и четким. «Но скафандр сняли». А значит, и сигнал, скорее всего, отключился. Да если и нет, передатчик не очень мощный и со спутника, если не знать, где искать, его будет очень сложно засечь.
Тук. Тук. «Эти люди меня боятся». Тук. Тук. Тук. В жизни Вернона, давным-давно, был период, когда он боялся людей. Как бы далеко не продвинулось человечество в формировании нравственных ценностей, избавиться от исключений пока не получалось. В лагерях подготовки вейверов, да и в самих развед-экспедициях, места для гуманизма не предполагалось изначально. Ямакава знал, что даже по меркам вейверов он огреб больше, чем полагалось. Травля. Унижения. Угрозы. Драки. Постоянное ожидание беды. Только когда он попал в команду Нгуена на Аделаир, его персональный ад прекратился, сменившись чуть более переносимым кошмаром. В той команде у него впервые появились «свои». Там он научился не бояться всех подряд. Там впервые люди начали бояться его, и Вернон умел это видеть. Обрывают фразы на полуслове. Замирают. Отводят глаза. Избегают встречи. Вернон понимал их, он знал, каково это: бояться того, кто сильнее тебя. И Вернону невыносимо было быть на месте того, кого боятся. Испуганные взгляды обжигали, словно крапивой, и научиться жить с этим удалось далеко не сразу.
Хорошо, что теперь люди гораздо чаще боялись Джамиля.
Но у людей, которые окружали Вернона сейчас, страх был другого рода. Каким бы сильным и опасным ни был другой человек, он все еще остается таким же человеком, как и остальные, с теми же ограничениями и потому достаточно предсказуемым. За внешне спокойными и рациональными словами людей с Ковчега Ямакава слышал экзистенциальный ужас. Таким Вернон представлял себе страх средневековых крестьян в зимний шторм или, может, горожан под бомбежками во время войны. Ужас перед чем-то неотвратимым, неконтролируемым и смертоносным.
Тук. Тук. Тук. Те трое, кто находился возле него несколько дней до этого, сегодня не появлялись. Только эти новые, очень сильно напуганные люди. В определенный момент они решили переместить Вернона и подняли его вертикально. Организм решил, что это чересчур. Горькая густая желчь обожгла пищевод и даже, похоже, ноздри, но в последний момент передумала и отправилась обратно. В этот момент Вернона снова опустили, и позыв повторился и не прекращался все время, пока его куда-то несли. Лежа на спине, Вернон делал все возможное, чтобы не захлебнуться.
Даже когда его опустили на что-то твердое и холодное и наконец повернули на бок, спазмы в животе не отпустили. Несколько голосов что-то обсуждали над ним, но сосредоточиться было невозможно. Не только из-за тошноты. Страх, исходивший от людей вокруг, стал, казалось, материальным и теперь клубился повсюду мутными, вязкими хлопьями, поглощая слова словно вата.
А потом что-то холодное, скользкое, но главное ― влажное! ― коснулось его лица. Он судорожно подался навстречу драгоценной жидкости, жадно слизывая капли… горькие, липкие, острые! Их запах, мощный и резкий, снова обжег ноздри и гортань, на этот раз снаружи, а не изнутри. Глаза защипало. Вернон попытался отпрянуть от очередной отравы, но не смог. Он чувствовал, как мышцы одна за другой сами по себе расслабляются. Сначала язык, губы, веки. Пальцы, руки и ноги, шея. Боль в животе плавно отступила. Вместо нее начала нарастать тяжесть в груди. Расправить легкие под ребрами с каждым вздохом требовало все больше усилий. В борьбе за каждый миллилитр воздуха Вернон не заметил, как люди ушли.
Тук. Тук. Тук. Тук. Вот он один, в темноте. Те, кто его окружают, боятся его так, словно он, Вернон Ямакава ― всадник Апокалипсиса. Он же не то что не может за себя постоять, он с трудом может дышать. Холодно. Подтянуть ноги к груди? Отрубился даже дрожательный рефлекс. Заперт в холодной тьме.
«Я умираю». Снова.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Как будто сердце забилось чуть быстрей, а очередной вдох дался чуть легче. Физиологический оптимизм. Так доктор Вентер назвала этот генетический комплекс. Генетика проще психологии. Закодировать крупную, «черновую» архитектуру нейронных ансамблей и подогнать чувствительность рецепторов к нейромедиаторам ― сложная, но решаемая инженерная задача. Века процессорного времени, сложные и дорогие эксперименты ― все это лишь расходы, когда ты знаешь, как предсказуемо и повторяемо находить решение. И это решение запускалось в Верноне сейчас. Он видел эту каскадную реакцию в записи на мониторах Роба: плавные, как по лекалу начерченные графики разложения кортизола и перебалансирования нейромедиаторов, возвращающего контроль префронтальной коре и заглушающего эмоциональные центры. В конце ― всплеск адреналина, и вот уже космический разведчик вновь в состоянии здраво рассуждать и оценивать ситуацию. Не сила воли, не черта характера и уж точно не обучение. Просто физиология. Результат работы генетиков.
Вернон с упоением и немного с надеждой прислушивался к своему телу. Ох, еще недавно он очень хотел, чтобы в ту черно-белую ночь после возвращения с деактивации Ковчега на базу этот каскад запустился в нем в последний раз. «Ну же, скорее!»
Всплыть из бездны тревоги и отчаяния. Из беспомощного, измученного комочка страха снова на несколько мгновений стать собой. Рациональным. Любопытным. Влюбленным. Живым.
Адреналин