Генерал Алексеев возглавлял Добровольческую армию в идейно-политическом отношении, был главным начальником ее тыла, ведал финансами и политикой, но не вмешивался в военные операции, которые велись командующим армией генералом Деникиным, сменившим убитого Корнилова. Сейчас он был занят ликвидацией военной добычи, взятой у большевиков в последних сражениях.
Добыча была крайне разнообразная: кроме военного материала, тут были и мануфактура, и сахар, и шоколад, и уголь, и даже дамские ботинки и прочие принадлежности дамского туалета, награбленные большевиками в разных местах. Все это нужно было разобрать, рассортировать, сосчитать, награбленное вернуть владельцам и все, что не нужно армии, обратить в деньги, в которых армия чрезвычайно нуждалась. Для всех этих дел, чтобы сделать их как следует, требовался целый легион опытного персонала, а генерал Алексеев был один как перст. На добычу щелкала зубами целая толпа собравшихся спекулянтов, и бедному генералу с большим трудом и не всегда успешно удавалось отбивать атаки этой жадной группы, строящей свое счастье на общем разорении. Воровство уже начало подтачивать тыловые учреждения армии, хотя сама армия еще состояла из бескорыстных и идейных бойцов, способных на великие подвиги.
В день моего приезда генерал Деникин с оперативной частью выехал на фронт для действий против Екатеринодара, и мне так и не удалось его повидать. Из штаба я успел увидеться только с дежурным генералом Трухачевым,[299] с которым я уже был знаком по Ставке Верховного главнокомандующего.
От него я узнал, что армия очень довольна моей работой в Одессе. Только Одесса и Харьков дали значительные контингенты добровольцев для армии. Остальные города дали очень мало, что объясняется отсутствием надлежащей организации и умелых людей. Все требовали денег, и никто не умел обходиться и добывать их своими средствами, а денег и у армии почти совсем не было и жалованье часто задерживалось за неимением средств. Я получил от него список нужд Добровольческой армии для будущей работы. Главная нужда была теперь в санитарном материале, так как благодаря взятой в последних боях добыче боевых припасов на некоторое время должно было хватить. Армия в это время уже насчитывала до 15 тысяч бойцов и благодаря удачной мобилизации кубанцев росла день ото дня все больше и больше. Противник считался в 80 тысяч, но это никого не пугало, так как отношение одного к десяти в то время считалось вполне достаточным для успеха. В общем, настроение в армии было уверенное и бодрое.
С генералом Алексеевым я покончил свои дела в два дня и мог бы уже уезжать, но, видя его тяжелое положение, я стал подумывать, не остаться ли мне здесь ему помогать, чтобы облегчить его сложную работу, однако по здравом размышлении я решил этого не делать, так как сам не имел хозяйственных способностей и ничего не знал по военно-хозяйственной части. Поэтому я решил найти ему надлежащих помощников. Раздумывая о подходящих людях, я остановился на генералах Санникове[300] и Тихменеве,[301] которые оба жили в Одессе. Генерал одобрил мою мысль, и я получил полномочие пригласить их в Добровольческую армию.
Письмо адмирала Гофмана, как и следовало того ожидать, заключало в себе предложение Добровольческой армии признать Украйну и взамен обещало широкую помощь и покровительство немцев в борьбе с большевиками. Генерал Алексеев не решился сам ответить на него и послал его к Деникину, который дал отрицательный ответ, ссылаясь на их девиз Единой и неделимой России. Генерал Деникин был абсолютно прямолинейный человек и не шел ни на какие компромиссы. Конечно, это весьма почтенно, но вопрос – применимо ли при занятиях политикой. Ведь против Украйны Добровольческая армия ничего не могла предпринять в то время, а противодействие немцев очень мешало формированию армии, когда большевики были еще совсем слабы и плохо организованы. В то время 25 тысяч хорошо вооруженных и храбрых бойцов совершенно свободно могли бы дойти до Москвы. Ведь признание Украйны генералом Деникиным ни к чему не обязывало будущее русское правительство.
Меня очень еще занимал вопрос о моряках в Добровольческой армии, которых насчитывали человек до 30, и это число постепенно увеличивалось. Раздумывая об их применении, я остановился на мысли устроить броневые поезда и посадить моряков на них, как людей, хорошо знакомых с артиллерией. Я написал Деникину письмо с этим предложением и получил одобрительный ответ. Нужно было в Ростове заняться организацией этого дела, так как там были большие технические средства. Это было мною поручено капитану 1-го ранга Потемкину, который служил в армии с начала возникновения.
Надлежало также облегчить сношения с армией, для чего обратиться к морскому пути. Единственным портом, принадлежавшим армии, был Ейск, до взятия ими Новороссийска, но он был очень неудобен, так как допускал входить в него суда с осадкой не более 10 футов. Чтобы окончательно убедиться в его пригодности, я решил обратный путь совершить через него. Мы выехали целой компанией: Соловский, Потемкин и Елачич, который сговорился с Алексеевым и получил от него некоторые поручения по обеспечению тыла армии. Железная дорога в Ейск, несмотря на совсем недавнее хозяйничанье большевиков, была в относительном порядке, и мы доехали до места без всяких приключений.
Ейск оказался самым дешевым городом на всем юге России. Цены здесь были до смешного низки не только по сравнению с Одессой, но даже и с Новочеркасском. Вообще этот маленький городок производил очень симпатичное впечатление своею внешностью, так как весь утопал в садах. Я повидал здешнего командира коммерческого порта и узнал от него, что обычно, кроме случаев особо низкой воды в зависимости от ветров, можно ввести в порт пароходы с осадкой и в 12 футов. Это было мне очень на руку. Через день пароходы Азовского общества содержали рейсы между Ростовом и Ейском, и мы воспользовались одним из таких пароходов. В Ростове нас порадовало известие о занятии добровольцами Екатеринодара, что давало армии солидную базу и прочную опору.
Вообще, уезжая из армии, я чувствовал радостное настроение. В этот героический период своего существования армия еще была идейной, и бациллы разложения, впоследствии ее погубившие, работали только в тылу, да и там еще явно себя не обнаруживали.
Обратный путь в Одессу по железной дороге был довольно кошмарный: ободранные и битком набитые вагоны с насекомыми и длительные остановки на станциях совершенно портили мне настроение, тем более что я уже успел привыкнуть в последние дни ездить в отдельном купе и скорых поездах.