судьба любит чёрный юмор и решила оставить в живых нас с тобой. Зачем? Наверное, она знает, а мы нет. Вот почему ты меня не убьёшь? – смотря на поникшие и влажные глаза Чака, спросил капитан, проникшись за короткое время к своему врагу некой симпатией.
– Не знаю, не хочу, хотел по началу, когда ты здесь ползал и ревел, даже дуло на тебя направил, думал шлёпну тебя, гниду такую и сниму с тебя твои кожаные башмаки. А вглядываюсь, так у тебя не ступня, а ласта, как у лягушки. Думаю ну тебя нахрен, что я буду с этими лыжнями делать, да и на кой хрен они мне, ноги то опалило, отрежут, небось. И передумал.
– А ты, Зит, оптимист, даже в такой жопе, в которой мы сейчас, не теряешь своего странного чувства юмора.
– Да ты, Лагер, тоже по мне так неплохой парень, только враг, а так не плохой.
– А ты Чак мне не враг, в бою одно дело, но так один на один. Нет. Не враг, – сказал Хва и, привстав, протянул Зиту свою холодную, ослабшую руку.
Чак крепко сжал его ладонь и на разбитых, растрескавшихся губах проскользнула лёгкая улыбка. Ему нечего было сказать в ответ, слова не лезли ему на язык, действие метрополизола оканчивалась, в ногах засверлила острая, жгучая боль, голова была как ватная и мучила сильная жажда. Он вынул из золотистой пачки сигарету и вновь закурил, табак не облегчал его страданий, но Чак хотел в это верить.
– Уходи, Хва Лагер, воткни себе все шприцы с обезболивающим и беги сломя голову отсюда, у тебя есть маленький шанс спастись. Наши по любому сейчас возле моста копошатся, ждут когда танки поедут, без танков не пойдут. Беги, уходи к своим, я, конечно-же не знаю какие у вас там законы, но ты не трус, тебя не должны наказать.
Лагер молчал, но вспомнив про тайный туннель, по которому ушла зеленоглазая санитарка, решил, что есть шанс.
– Тут есть туннель, на западный склон холма. Если его не завалило, то я могу уйти по нему.
– Так уходи, хватит языком чесать, беги пока можешь. На, лови ещё таблеток, это «рикетол», он тебя взбодрит, – Чак швырнул ему упаковку к ногам.
– А ты Чак правда парень хороший, надеюсь мы с тобой не встретимся в целиках наших автоматов.
Лагер не стал тянуть время и сделал себе два укола, один в ногу, другой в плечо и, поднявшись на ноги, вновь пожал руку Чаку, в ответ послышалась грубая брань и требования скорее уносить свою задницу. Переступая через трупы и завалы, он спустился по лестнице вниз, в нос ударил мерзкий аромат потерявшего свою смертоносность отравляющего газа. Под ногами хрустели куски бетона, гильзы и прочий хлам. Дверь в туннель была настежь открыта, света не было, под ногами захлюпала грязь, холодная и липкая, где-то в темноте журчала вода. Здесь дышать было ещё сложнее, к горлу подступала рвота, и нос страшно жгло, проклятая «Летняя свежесть», она уже не убивала, но напоминала о себе. Так и брёл Лагер по вонючему, тёмному туннелю, сложно сказать какой он был длины, идти по нему было невыносимо сложно и неприятно. «Бедная зеленоглазка», подумал вдруг капитан, представив как усталая и тонконогая девушка шла поэтому мрачному и залитому грязью туннелю. Но вскоре его руки нащупали холодную, сырую сталь. Дверь была неимоверно тяжела и стара, его ладони скользили по всем её выступам и рычагам, пока вдруг, повернув один из них дверь со скрипом отварилась. В глаза ударил свет луны, холодный, но как ему показалось в тот момент неимоверно дружелюбный и ласковый, будто это солнце согрело его своими лучами. Шаг, другой, хруст веток и всхлипы снежно-грязной каши и свежий воздух. Лагеру показалось, что у этого воздуха есть некий вкус, нежный и приятный, словно мороженое. Глубоко вдохнув ароматы леса, он вдруг про себя решил, что никакие сигареты не сравняться с этим воздухом, который был так сладок.
Капитан плёлся по раскисшей земле, по щекам текли слёзы, не то радости, не то горя, голова кружилась от свежести, сильная доза метрополизола, давала силы и эйфорию. Позади, за холмом, стоял разрушенный и заваленный телами бункер, в котором, затягиваясь сигаретами «Монарх» сидел рядовой ШРОНа, Чак Зит, с опалёнными ногами. Лагер мельком вспомнил про него и с надеждой, что его нового знакомого комиссуют по ранению, облегчённо вздохнул и строго настрого приказал себе забыть и никогда и никому не говорить о Чаке, дабы не навлечь на себя подозрений.
Глава 15
Шел первый летний месяц в этом году. Он был на редкость жаркими и сухим гетерская земля изнывала от жажды и лишь, спустя неделю солнцепёка, полил дождь. Это был не просто дождь, а настоящий затяжной ливень. Вот уже пятый день небо было затянуто: низкими, свинцовыми тучами. Они были серо-чёрными, и казалось, что вот-вот, они начнут цепляться за верхушки домов и деревьев. Дождь шёл с утра до утра, но он был каждый раз разный и со своим характером, то бил и хлестал со слепой яростью, то спокойно лил, то замирал и лишь изредка пускал на землю редкие, маленькие капельки. Так повторялось каждый день: дождь, седые облака и густой, словно молоко, утренний туман.
Природа, будто наблюдая за людскими делами, решила дать отдохнуть всем воюющим, дабы было время у глупых людишек обдумать их скверное поведение на этой планете. Но природа величественна и наивна, а человеческая натура слишком подвержена эмоциям, не подвластным никакому разуму. Пятый день молчали пушки, не летали самолёты и не шли под громкое «Ура», испуганные до смерти, бойцы желтороты. Фронт замер, ждали подходящей погоды.
С момента кровавых сражений за пригороды Брелима прошло почти три месяца, три страшных и ужасных месяца ежедневных боёв, налётов и обстрелов. Муринцы и их верные союзники с неистовой силой и яростью наступали на дрогнувшие ряды гетерцев, которые окончательно потеряли стимул и желание сражаться. Половина Гетерского союза была оккупирована. С трёх сторон наступали союзники Маута. С северо-запада шли в бой стройные ряды Лодийских солдат (Лодия – страна на северо-западе континента, преимущественно населена котивами, вступила в войну при виде успехов Маута), с юга наступали вергийцы, давние союзники Муринии, с востока лавиной шли муринцы. Сложно сказать, что было бы, если бы не фавийские полки, что моментально вступили в бой и организовали оставшуюся армию союза. Медивы потеряли Дарлию, в которой вспыхнуло промаутское восстание, и силами