Эйвери, потому что в тот миг я понял, пускай и не полностью, как этот скандал отразится на тебе. Понял, что, когда все откроется, Эйвери скажет, что видела нас вместе. И ты невольно окажешься в этой истории как девушка, которая связана со мной, которая на какое-то время была связана с нашей свадьбой. Тогда я понял (и меня даже предупредили), что меня могут скомпрометировать, что в СМИ мои намерения посчитают нечистыми. Но до того момента я не мог предвидеть, что тебя это тоже скомпрометирует.
Я думал, что могу защитить тебя. Как дурак.
Эта глупость ведет и к другой моей ошибке — той, которая причинила тебе столько боли. Это худшее, из всего, что я скрыл от тебя, о чем должен был рассказать намного раньше и что вообще не имело бы никакого значения, не приди я тогда к тебе в магазин. Я рассказал Эйвери, что увидел в той программе. В тот момент это казалось правильным и честным. Я показал ей буквы, предложил обсудить свадьбу и надо ли нам вообще жениться. Она не поверила, что «ошибка» была посланием. Думала, я вижу только то, что хочу видеть, что ищу знак. И все же, по ее собственному признанию, она испытала облегчение. Было не очень просто и комфортно, но вы расстались в хороших отношениях, и я даже не думал, что она расскажет кому-то о программе. И не знал, что у кого-то, кроме нас с ней, есть экземпляр. Само собой, семья Эйвери в отчаянном положении. И, само собой, у них есть друзья, на которых можно положиться и которые готовы защитить. Я же удобная цель. Вся моя роль в скандале теперь кажется им актом возмездия. Все это, Мэг, я должен был предвидеть.
Я пытался, отчаянно пытался это остановить. Попрощавшись с тобой тем вечером, даже не успев подумать о программе, я позвонил агенту Тирмизи и умолял о разрешении открыться тебе. Я умолял помочь мне предотвратить ужасные последствия моих ошибок. Но, как позже выяснилось, агент Тирмизи с коллегами тоже много от меня скрыли, включая некоторые другие источники информации и новую дату мистера Костера. Мэг, я правда думал, что у меня будет время тебе рассказать. Я дал тебе обещание с полным намерением его сдержать. И если у меня будут проблемы из-за написанного дальше, потому что это письмо прочитают до тебя, пускай: я бы нарушил данное им обещание ради тебя. Рассказал бы все после твоего выступления. (Как он прошло?) Я бы рискнул всем, что есть, лишь бы предупредить тебя.
Вот и все, чем я могу объяснить настоящие события. Иначе мне вымарают письмо черными полосами краски или оно не пройдет цензуру вовсе. Но я должен сказать кое-что еще и, надеюсь, ты пока читаешь.
Прошлой ночью я не мог уснуть, переживая за тебя, думая, каково тебе сейчас — читать новости, не иметь возможности связаться со мной, а я даже ни одного обещания перед тобой не выполнил. Я все пытался представить, какие знаки ты бы мне отправила, если бы считала и наши отношения ошибкой. И что, если больше года назад ты зашифровала это слово не как предупреждение мне или Эйвери? Что, если ты оберегала себя? Что, если в глубине души знала, что я — это ошибка в твоей жизни?
Мне сложно об этом думать. Но если это правда, мне очень и очень жаль. Я привнес в твою жизнь тайны и хаос, повторения которых тебе меньше всего хотелось. Я до конца жизни буду жалеть о тех последствиях для твоей души и работы, которые возникли из-за меня. Все эти месяцы я участвовал в расследовании дел человека, чьи эгоистичные решения разрушили чужие жизни. Когда все это началось, я даже не подозревал, что в конце окажусь похож на столь нечестного человека, как Алистер Костер. Но теперь это очевидно.
Не знаю, как объяснить ход своих мыслей: просчитывание ошибок, выписывание их на доске моего сознания, хотя я понимаю, что не смогу их решить, — но это единственное утешение для меня сейчас. Наверное, это слово как будто делает меня ближе к тебе, потому что, несмотря ни на что, твои буквы меня спасли. Хотя уверен, сейчас это не очевидно, но в конце концов твое послание — мне, Эйвери или самой себе — принесет большую пользу множеству людей, которые столько потеряли.
Правда, довольно забавно, во что превращается слово, когда пишешь его снова и снова? Ты начинаешь по-другому его видеть. Я всегда считал, что ошибка — это промах, просчет. Но теперь, в конце моего письма, оно напомнило мне о том, что я уже давно должен был сказать тебе. На протяжении почти всей моей жизни, когда я не был с семьей, меня воспринимали как будто бы ошибочно. За грубого, нелюдимого, скучного, равнодушного. Все мои попытки наладить связь воспринимались ошибочно. А ты первая в этом городе, с кем я почувствовал себя иначе. Смотреть на Нью-Йорк твоими глазами, играть с тобой в игры, смеяться, умиляться твоим шуткам насчет моего чая, осанки и ужасного дивана, видеть, как ты создаешь прекрасное, — только благодаря этому я был собой эти месяцы. Я такого не заслуживаю, но безмерно тебе благодарен.
Садясь писать перед белым листом, мне очень хотелось отправить тебе знак, скрытый в этом извинении, который бы дал тебе понять, как много ты для меня значила, значишь и всегда будешь значить. Но, кажется, у меня уже сил не хватит скрывать что-то еще. Хорошего в ближайшем будущем предвидится мало, но я благодарен уже самой возможности быть снова честным и говорить, что действительно думаю.
Итак: прости меня. Прости меня, я люблю тебя, и время, проведенное вместе с тобой, было лучшим в моей жизни. Не важно, где я после всего этого окажусь, каждый свой шаг я буду мечтать, чтобы ты шла рядом, каждый знак судьбы буду хотеть разделись с тобой.
Может, и есть один знак, который я могу тебе подать, пусть тебе такие и не нравятся. Но с цифрами у меня всегда лучше выходит, Мэг, и эти цифры внизу ты легко расшифруешь.
Они останутся в моем сердце навсегда.
Со всей любовью, Рид