Развернувшись, она открывает дверь машины, и я понимаю, что она не только о письме.
Глава 21
Дорогая Мэг.
Возможно, писать тебе — ошибка.
Так сказала агент Тирмизи, когда я спросил, могу ли послать тебе письмо. Она в довольно грубых терминах напомнила, что я создал немало проблем в твоей жизни, проблем, о которых ты не подозревала и не имела шанса подготовиться. Она предупредила меня, что из-за всего этого ты, возможно, не захочешь оставить письмо себе, а продашь репортерам. Зная тебя так, как знаю я, не думаю, что есть такая опасность, но если она и есть… если это ошибка, Мэг, я не пожалею о том, что ее совершил. Это ошибка, последствия которой я заслужил, и если это письмо появится на новостных сайтах завтра, послезавтра или послепослезавтра, я надеюсь, ты понимаешь, что я не буду тебя обвинять.
Я заслужил это, но важнее всего то, что ты заслуживаешь знать, как много ошибок я совершил за прошедшие месяцы. Уверен, агент Тирмизи скажет тебе, что я нахожусь в ограниченном доступе с пятницы, и, помимо ответов на одни и те же вопросы, я потратил много времени размышляя над этими ошибками. Я пересчитываю их, решаю как уравнения. Отматываю назад шаг за шагом. Пытаюсь найти все моменты, где оступился.
Полагаю, первой и роковой ошибкой было прийти весной к тебе в магазин, что, к моему глубокому сожалению, вовлекло тебя в этот скандал, что, надеюсь, проясняет это письмо, я по собственной глупости и эгоизму совершенно не предвидел. В тот вечер я знал с первой секунды, что мне придется что-то скрыть, что я не смогу рассказать тебе все, что увидел в твоих буквах. Все, что я говорил о нас с Эйвери, правда: она разочаровалась во мне. Я был тихим, очень замкнутым, иногда слишком прямым, а на множестве важных для нее социальных событий не мог проявить себя так, как ей было это нужно. Как я и говорил тогда в парке, у каждого из нас были причины поддерживать эти отношения, но мы оба понимали, что ничего не выходит. Буквы твоей программы подтвердили то, что я и так знал.
Но они произвели еще кое-какой эффект. Этим я и не мог поделиться и не смогу, хотя бы еще какое-то время. Я могу поделиться тем, что в последние месяцы перед свадьбой я думал кое о чем касательно работы — дело в группе, которая работала со страхованием инвестиций. Я не мог понять, как у них выходит приносить доход настолько стабильно. Не мог понять с математической точки зрения, хотя и не ожидал наткнуться на что-то незаконное. Думаю, изначально я просто искал интересную игру, связанную с математикой, которую я так обожаю с детства. Как ты уже знаешь, я долго был от нее оторван. Так что передо мной встала задача, а решение я мог найти, только снова и снова просчитывая шаги в обратном порядке. Сначала это было сложно, как самая сложная задача в моей жизни, и мне нравилось искать решение.
Однако в конце я осознал, что решение найти не сложно. Его невозможно найти. Я не мог понять логику этих чисел, потому что в них не было смысла. Я не могу написать, кому первому передал эту информацию. Но поначалу меня заверили, что я всего лишь обнаружил ошибку, которую совершенно точно исправят.
Однажды ты сказала, что во время сильного вдохновения буквы сами вырисовываются у тебя в воображении все время: когда засыпаешь, просыпаешься, гуляешь, ждешь поезда в метро, готовишь или ешь. Думаю, это больше всего похоже на то, что происходило со мной все последующие недели. Плавая в бассейне, я видел перед собой числа. Представлял их, скользя в воде, иногда пропускал строчку на всплеске.
Слово «ошибка» застряло у меня в голове, хотя мне хотелось верить тому, что ее исправят. Оно не оставило меня и после разрыва с Эйвери, и после всех попыток убедить себя, что шифр в свадебной программе касался только наших с ней отношений. Оно застряло в голове настолько, что я решил снова проверить все вычисления. Настолько, что в какой-то момент я согласился проверить вычисления в рамках расследования, о котором больше не могу здесь говорить.
Придя к тебе впервые, Мэг, я даже и подумать не мог, что мое любопытство в твоем шифре пересечется с числами в этом расследовании. Я сказал себе, что поговорю с тобой один раз, получу нужные мне ответы, и наши пути разойдутся. Но я должен был знать, что и это ошибка. В нашу первую встречу — я сидел рядом с женщиной, на которой собирался жениться, — ты зацепила меня: твоя улыбка, речь и твои наброски. Я обманывался, думая, что в нашу вторую встречу все будет иначе. Когда ты нашла мою визитку и написала, я должен был отказаться. Когда ушла от меня в Мидтауне, должен был отпустить. Я должен был осознавать, что чем ближе мы становимся, тем большему риску скандала я тебя подвергаю. Но я, видимо, стал жадным — какая ирония, учитывая мои обвинения в сторону коллег. Я, пусть и ненадолго, хотел быть рядом с твоей улыбкой, речью, талантом и в итоге с твоим взглядом на этот город. Потом я захотел большего. Твоих поцелуев, твоего тела, твоей любви. Я хотел, чтобы ты была рядом навсегда.
Когда мы увидели Эйвери на прошлой неделе… Я понимаю, что ты подумала, и ужасаюсь тому, что, наверное, думаешь теперь. Знаю, что из-за моей шоковой реакции на нее тогда ты теперь думаешь, что в газетах пишут правду — будто я неудачник в отношениях, где что-то пошло не так, будто не смог забыть ее и поэтому ввязался в этот скандал. Как я и говорил, я правда беспокоился о ней и сейчас беспокоюсь. Увидев ее, я моментально осознал, как сложно ей будет из-за всего этого, какие ужасные последствия в ее жизни оставят преступления отца. Я осознал, что это частично, но будет моей ответственностью, и мне больно от этого. Мне больно думать, как она страдает из-за того, что я сделал.
Но мой шок даже наполовину не вызван беспокойством об