был крайне недовольным.
– Все это время я ждал тебя здесь.
Принц небрежно кивнул, затем неторопливо огляделся по сторонам, бросил взгляд на служанку, все еще лежащую на полу, и только тогда засунул кинжал обратно в ножны.
– Пойдем, – сказал Мехмед. – Мне нужно кое-что тебе рассказать.
Найдя укромное место, где нас никто не мог услышать, принц спросил:
– Как думаешь, для какой цели отец вызвал меня к себе?
– Не имею ни малейшего понятия, – аккуратно ответил я, боясь спровоцировать новую вспышку гнева.
Мехмед сжал кулаки и, глубоко вздохнув, произнес:
– Он решил меня женить.
Сказано это было так, будто султан вынес наследнику смертный приговор, который он должен привести в исполнение своими собственными же руками. Впрочем, иная супружеская жизнь действительно напоминает пытку, без надежды на спасение…
– Почему же ты недоволен? – удивленно спросил я.
Мехмед закатил глаза и вознес руки к небу, как бы умоляя Аллаха простить мою глупость.
– А как ты думаешь? – пыхтя пробормотал он. – Отец принял решение относительно моей судьбы, нашел мне невесту, вел приготовления к свадьбе, и все это втайне от меня! Он даже не удосужился спросить чего хочу я!
– Падишах не обязан никого спрашивать, – напомнил я. – К тому же, полагаю, этот брак заключается в интересах Османского государства.
– В интересах государства?! – воскликнул Мехмед, все больше переполняясь раздражением. – Ну уже нет! Я знаю, что все это проделки Халиля! Династические браки – это по его части, так он хочет укрепить свое влияние в империи. Почему отец не замечает этого!
– Возможно, потому, что султан и сам вскоре собирается заключить брачный союз с дочерью вождя одного из племен Анатолии…
Мои слова лишь подливали масло в огонь, бушевавший в душе Мехмеда.
– Пускай отец делает все, что захочет! – кричал он, уже не боясь, что его услышат. – Пускай возьмет себе в жены хоть ослицу, но меня ему никогда не заставить! Слышишь! Никогда!
* * *
17 сентября 1449 года
Сегодня шахзаде Мехмед взял в жены прекрасную Ситт Мюхриме Хатун, дочь анатолийского эмира Сулейман-бея. Хрупкая, скромная и прекрасно образованная красавица была великолепным выбором для сына повелителя мира.
Никогда прежде султанский дворец в Эдирне не знал столь пышных торжеств. В столицу съезжаются гости со всех концов империи и из сопредельных государств. Сам повелитель, вместе со своими верными янычарами принимал участие в торжественной процессии, которую имел счастье лицезреть весь город. Даже триумфальное возвращение из военных походов не привлекало столько внимания и не вызывало такого дикого восторга у толпы. Стоит отметить, что празднество действительно удалось на славу – в этот день, Мурад не побоялся выставить на показ чуть ли не все свое богатство, поразив этим не только обычных горожан, но и привыкших к виду роскоши иностранных послов.
Огромные сундуки, полные золота и серебра, изукрашенные самоцветами нефритовые и хрустальные сосуды, узорчатые ковры, экзотические животные и многое другое.
Все это «варварское великолепие» (как подметил один из европейских дипломатов) пленяло и очаровывало взгляды и лучше всякого оружия заставляло поверить в могущество османских падишахов. Ведь для обладателя таких богатств на этом свете нет ничего невозможного!
Затем празднество переместилось во дворец, где гостям были поданы изысканные кушанья и напитки, а слух их услаждали музыканты и поэты, состязающиеся между собой за право получить от султана хилат и-фахрие[54] – высшую награду за свое умение и мастерство. Веселье продолжалось весь день и добрую половину ночи, даже после того, как молодые супруги удалились в свои покои.
* * *.
28 ноября 1449 года
Сегодня я вместе с шахзаде и его прекрасной супругой покидаю Эдирне. Нам предстоит дальняя дорога обратно – в Манису, где Мехмеда уже больше года ждет его любимая наложница – Гюльбахар с маленьким сыном Баязидом, а меня – интриги несносного Али-бея. Впрочем, я не отчаиваюсь, ведь со мной едет Ариана, а с ней мне уже не будет так одиноко, как раньше.
Перед отъездом я попытался разыскать Джакобо, с которым так и не сумел поговорить из-за всей этой свадебной суматохи. Однако опоздал – его отряд уже перебросили куда-то на запад, вероятно, охранять завоеванные османами территории от бесконечных набегов албанских и болгарских повстанцев.
Что же, я не могу винить его за службу султану, ибо жизнь наемника определяется лишь ценой, которую готовы заплатить за его меч и умения. Да и я сам, пожалуй, не сильно отличаюсь от своего товарища по оружию.
Когда-то мы оба присягали королю, теперь вынуждены встать на сторону его убийцы. Однако если я по-прежнему стремлюсь к свободе, то Джакобо, похоже, куда больше привлекает звон золотых и серебряных монет.
Надеюсь, Господь простит его за это.
Глава 18
Франдзис
Март – октябрь 1449 года
Константинополь
Константин стал десятым по счету императором ромеев из царственного дома Палеологов, а также одиннадцатым среди василевсов носителем этого имени.
Более тысячи лет назад другой Константин, прозванный потомками Великим, заложил на Босфоре город, который прославил его в веках и стал столицей могучей империи, что сберегла и обогатила наследие Рима.
Теперь же, во владения василевса входил лишь сам Константинополь с окрестными поселениями, Морейский деспотат далеко на юге, да несколько островов в Эгейском море, которые скорее зависели от интересов венецианских торговцев, чем от воли ромейского императора.
Да и сам Константинополь, который прежде был столицей мира, представлял сейчас довольно унылое зрелище. На огромной территории города, население которого в прежние времена достигало полумиллиона человек, осталось лишь несколько отделенных полями и руинами кварталов, среди которых встречались греческие, венецианские, еврейские, армянские и даже турецкие. Большинство из этих гетто[55] были обнесены собственными стенами и почти не зависели от имперских чиновников, которые боялись здесь появляться даже днем.
Страшная бедность и запустение царили повсюду, хотя их и старались спрятать за пышными фасадами еще сохранившихся кое-где дворцов и других грандиозных строений прошлого. Чтобы создать видимость благополучия, государство тратило последние деньги на реставрацию храма Святой Софии, ипподрома и других сооружений, ибо они по-прежнему привлекали в город тысячи иностранцев. Остальное уходило на содержание небольшой армии, больниц, а также приютов для бедных и сирот. Однако сами императоры жили в крайней нужде и не могли себе позволить прежней роскоши. Предки Константина, дабы хоть как-то покрыть свои расходы, беспрестанно одалживали деньги то на Западе, то на Востоке и, не имея возможности расплатиться, отдавали взамен предметы дворцовой утвари, вплоть до серебряной и золотой посуды, которой во Влахернах почти уже