Читать интересную книгу Источник - Айн

параллелью еще на шаг. Никто не хочет поражений. Но потерпеть поражение от человека, который в его глазах всегда был символом посредственности, работать одновременно с этой посредственностью и наблюдать, как она взбирается все выше, тогда как он борется изо всех сил и получает лишь мордой об стол, видеть, как посредственность крадет у него один за другим шансы, ради которых он отдал бы жизнь, видеть, как посредственность становится объектом поклонения, терять место, которое хотел бы получить, и наблюдать, как на нем возводится храм посредственности, терять, зная, что тебя приносят в жертву, что тебя не понимают что со всех сторон на тебя сыпятся только удары, удары, удары — и не от гения, не от полубога, а от Питера Китинга… Ну как, моя маленькая дилетантша, ты считаешь, что испанская инквизиция могла бы изобрести пытку, равную этой?

— Эллсворт, — закричала она, — вон отсюда!

Она вскочила. Какое-то мгновение стояла выпрямившись, затем наклонилась вперед, оперлась ладонями о стол и застыла; он видел, как волна ее волос слегка дернулась, затем опустилась на лицо, скрыв его под собой.

— Но, Доминик, — сказал он как можно мягче, — я только пытался объяснить, почему Питер Китинг столь интересен как личность.

Она подняла лицо и тряхнула головой, волосы вновь волной легли на свое место. Она опустилась на стул, не спуская взгляда с Тухи, губы ее были полураскрыты и очень некрасивы.

— Доминик, — нежно произнес он, — ты выдаешь себя. Ты слишком явно выдаешь себя.

— Убирайся отсюда.

— Аадно. Но я всегда повторял, что ты меня недооцениваешь. Если тебе когда-нибудь потребуется помощь, позвони мне. — Уже в дверях он повернулся и добавил: — Конечно, лично я убежден, что Питер Китинг — величайший архитектор нашего времени.

В тот же вечер, когда она вернулась домой, зазвенел телефон.

— Доминик, дорогая, — прозвучал в трубке чей-то тревожный голос, — ты действительно так думаешь?

— Кто это?

— Джоэл Сьюттон. Я…

— Привет, Джоэл. Я действительно думаю — что?

— Привет, дорогая, как ты? Как поживает твой очаровательный папочка? Я хотел узнать, действительно ли ты так думаешь о доме Энрайта и об этом парне, Рорке. Я имею в виду то, что ты написала сегодня в своей колонке. Я весьма обеспокоен, весьма. Ты знаешь о моем доме? Так вот, хотя мы тут все уже решили, эта штука стоит больших денег, и я подумал, что надо быть очень осторожным с решением, а я больше всего доверяю тебе, я всегда верил тебе, ты девочка умная, если работаешь на такого, как Винанд, и я полагаю, это все тебе знакомо. Винанд понимает в строительстве, господи, этот парень получает от своей недвижимости больше, чем от своих газет, можешь мне поверить, хотя он думает, что это никому неизвестно. Но я-то знаю. А ты у него работаешь, и я вот не знаю, что думать. Потому что, понимаешь, я решил… ну почти решил… пригласить этого парня, Рорка. По правде говоря, я ему уже сказал, и в общем-то он должен прийти ко мне днем, завтра, подписать контракт.а теперь… Ты действительно думаешь, что это будет похоже на пернатую змею?

— Послушай, Джоэл, — сказала она, стиснув зубы, — ты не хочешь пообедать со мной завтра?

Она встретилась с Джоэлом в огромном пустом зале дорогого отеля. Немногие одиночные посетители бросались в глаза среди белых столов, а незанятые столики служили как бы элегантной декорацией, свидетельствующей об исключительности гостей. Джоэл Сьюттон широко улыбнулся. Ему еще не доводилось сопровождать столь яркую женщину, как Доминик.

— Знаешь, Джоэл, — начала она, глядя на него через стол; голос ее звучал спокойно, ровно, без улыбки, — это блестящая мысль — выбрать Рорка.

— О, ты так считаешь?

— Да, я так считаю. Ты получишь великолепный дом. Дом, от которого будет захватывать дыхание — и у тебя, и у твоих съемщиков. Лет через сто о тебе будут писать в учебниках, а твою могилу будут искать в Поттерсфилде*.

— Господи Боже мой, о чем ты, Доминик?

— О твоем доме. О том, какой дом Рорк для тебя построит.

— Ты хочешь сказать — хороший?

— Я не хочу сказать — хороший, я хочу сказать — исключительный.

— Но это не одно и то же.

— Нет, Джоэл, нет. Это не одно и то же.

— Мне не нравится слово «исключительный».

— Конечно, не нравится. Я этого и не предполагала. Так на что ты рассчитывал, приглашая Рорка? Ты хочешь иметь дом, который бы никого не потрясал. Дом, который будет обычным, комфортабельным и надежным, как горница в родной деревне, где пахнет жирной похлебкой. Дом, который понравится всем без исключения — нашим и вашим. Быть героем, Джоэл, дело очень беспокойное, и ты явно не создан для этого.

— Ну конечно, мне нужен дом, который будет нравиться людям. Ради чего еще мне его возводить, ради здоровья?

— Нет, Джоэл. И даже не ради твоей души.

— Так ты считаешь, что Рорк никуда не годится?

Она сидела прямо и не шевелясь, как будто все ее тело напряглось, чтобы заглушить боль. Но в глазах ее стыла печаль. Они были полузакрыты, словно от ласки чьей-то руки. Она спросила:

— Ты видел много домов, которые он создал? Ты видел много людей, которые его нанимали? В Ныо-Иорке шесть миллионов человек. Шесть миллионов не могут ошибаться. Разве не так?

— Конечно, не могут.

— Конечно.

— Но я думал, что Энрайт…

— Ты не Энрайт, Джоэл. Хотя бы потому, что он так часто не улыбается. Потом, понимаешь, Энрайт не спросил бы моего мнения. А ты спросил. Вот потому ты мне нравишься.

— Я действительно тебе нравлюсь, Доминик?

— Разве ты не знаешь, что всегда был одним из моих любимцев?

— Я… я всегда тебе доверял. Я поверю всему, что ты скажешь. Л как ты думаешь, что мне теперь делать?

— Ну, это просто. Ты хочешь самого лучшего, что можно купить за деньги… того, что деньги могут купить. Ты хочешь иметь дом, который будет… таким, каким он заслуживает быть. Ты хочешь нанять архитектора, которого нанимали другие, потому что хочешь показать им, что ты совершенно такой же, как они.

— Это верно. Совершенно верно… Послушай, Доминик, ты почти ни к чему не притронулась.

— Я не голодна.

— Ну хорошо, а какого архитектора ты могла бы рекомендовать?

— Подумай, Джоэл. О ком сейчас все говорят? Кто получает

наибольшее чисто заказов? Кто приносит больше всего денег себе и своим клиентам? Кто молод, знаменит, надежен и популярен?

— Господи, я полагаю… я полагаю, это Питер Китинг.

— Да, Джоэл. Питер Китинг.

— Мне так жаль, мистер Рорк, чертовски жаль, поверьте, но все же я занимаюсь бизнесом не ради своего здоровья… не ради своего здоровья и не для души… поэтому, то есть я уверен, что вы войдете в мое положение. Дело не в том, что я имею что-то против вас, совсем наоборот, я считаю, что вы исключительный архитектор. Понимаете, в этом-то и проблема: исключительность — это великолепно, но совсем непрактично. В этом-то и вся трудность, мистер Рорк, непрактично, и, кроме того, вы должны признать, что мистер Китинг более известен и у него есть эта… доступность, которой вы не можете похвастаться.

Мистера Сьюттона смущало, что Рорк не пытался протестовать. Он хотел бы, чтобы Рорк попытался спорить; вот тогда он привел бы те непререкаемые доводы, которые усвоил от Доминик пару часов назад. Но Рорк ничего не сказал, услышав его решение, только склонил голову. Мистер Сьюттон очень хотел изложить ему эти доводы, но казалось совершенно бесполезным пытаться убеждать человека, который выглядел уже убежденным. Но все же мистер Сьюттон любил людей и не хотел никого оскорбить.

— На самом-то деле, мистер Рорк, я не сам пришел к этому решению. На самом-то деле я хотел нанять вас, я решил иметь дело с вами, совершенно честно, но мисс Доминик Франкон, чьи суждения я в высшей степени ценю, убедила меня, что, выбрав вас, я поспешил; и она была настолько любезна, что позволила мне сообщить вам ее мнение.

Он увидел, как вдруг взглянул на него Рорк. Затем он увидел, что впалые щеки Рорка втянулись еще глубже, а его рот открылся, — он смеялся, беззвучно, лишь дыхание его участилось.

— Отчего вы смеетесь, мистер Рорк?

— Так это мисс Франкон пожелала, чтобы вы мне все сказали?

— Она не пожелала, зачем это ей? Просто сказала, что я могу сказать это вам, если захочу.

— Да, конечно.

— И это говорит только о ее честности и о том, что убеждения ее обоснованы и она готова высказать их открыто.

— Несомненно.

— Так в чем же дело?

— Ни в чем, мистер Сьюттон.

— Послушайте, но так смеяться неприлично.

— Крайне неприлично.

В комнате сгущалась темнота. Эскиз дома Хэллера, без рамки, был приколот кнопками к длинной белой стене; он создавал ощущение, что стена комнаты еще длиннее, а сама комната еще более пуста. Рорк не чувствовал, как бежит время, он ощущал его как некую твердую субстанцию, которая сгустилась в комнате и отставлена куда-то в сторону; время, уже ничего более не заключающее в себе, несло единственную реальность — реальность его неподвижного тела.